Диктора, конечно, хотели наказать, да и редактора тоже, но сверху спустили приказ, всё оставить как есть. Так что никаких мер не было, все работают как обычно. А вот насчёт того, что реакции на твой эфир не было, то тут ты не совсем в курсе. Нас завалили письмами. Неделя прошла, а уже двенадцать мешков, письма всё идут и идут. Со всех сторон, немало и с фронта.
– Мне об этом ничего не известно.
– Приказали попридержать информацию. Все письма нами были изучены, почти тридцать человек читали, были и помощники из партийных организаций. На некоторые письма нужно ответить.
– Опять отредактированная речь? – усмехнулся я.
– А тут ты не угадал. Когда мне ставили задачу поговорить с тобой, этот момент обговорили особенно. Не припомню, чтобы раньше было такое. В общем, просили передать: у тебя полтора часа эфира личного времени. Можешь говорить что хочешь, но займи его. Естественно за всё, что ты произнесёшь, будешь нести ответственность один ты и никто более.
– Экспериментаторы хреновы, – невольно покачал я головой, прекрасно представляя, чьи тигриные ушки торчат из этой авантюры.
– Единственно просили никаких секретных сведений не передавать, включая методы борьбы с немцами. Те, что в эфире выдавать нельзя. Мне сказали, ты сам поймёшь, о чём тебя просят.
– Да, это понятно.
– Всё, что нужно было сказать, я сказал. Эфир в семь часов вечера, но ты за два часа приходи. Там ещё скажут, что нужно, и согласуют эфир. Ты хорошо говоришь, чётко и внятно, не теряешься. Легко находишь разные ответы и вообще непринуждённо ведёшь себя в прямом эфире, а это трудно, поверь мне. Так что ждём.
– Лады, буду.
Как только помредактора ушёл, рядом на скамейку приземлилась Маринка и затеребила меня. Лабухина она узнала и понимала, что разговор был важным.
– Эфир вечером, просили подойти заранее, – отстранённо ответил я, обдумывая только что прошедший разговор.
Всё это было похоже на ловушку. Видимо, Сталин решил посмотреть, как выкручусь я из этой ситуации. На пару с Берией наверняка работали. Полной уверенности у них не было, то ли я тот, кто им нужен, кого они искали, то ли нет, вот и провоцировали меня. Надеялись, выдам себя.
– Ладно, хотите запоминающийся эфир, получите. Обещанных краёв не перейду, но содрогнётесь, – шепнул я себе под нос.
– А во сколько эфир?
Хорошо, Марина не расслышала моей фразы.
– В семь вечера. Сегодня.
– Быстрые какие, – подивилась она и убежала делиться новостью, тут же собрав вокруг себя большую группу одноклассниц.
После уроков у школьного крыльца меня окликнула деректриса:
– Саша, подожди!
Я обернулся:
– Что-то случилось, Татьяна Валериевна?
– Случилось. Записала я тебя в музыкальную школу на вечерние уроки. Уже с сегодняшнего дня можешь начинать. Начальный класс, как ты и просил.
– Вот это отличная новость. Может, я сейчас успею?
– Назовёшь себя секретарю, она всё объяснит.
– Спасибо.
Добежав до музыкальной школы, которая находилась в соседнем районе, я узнал, что меня действительно оформили, записал время уроков, сообщил педагогу, что сегодня не могу быть, вечер занят, и рванул домой. Деда не было, у него сегодня смена на работе, так что, переодевшись и открыв баркас, занялся делом. Сальник я всё же снял, хоть и без кувалды, а потом установил новый, закрепив его. Проверить, подтекает или нет, можно будет только в следующем году, когда спустим судно на воду. Убрав инструмент, помылся в бане, собрался, прихватил гитару и направился к трамвайной остановке. Пора в путь-дорожку. Эфир ждёт.
– Готов? – поинтересовался у меня диктор. |