— Вам не показалось, что они были с кем-то в конфликте?

Сигне мягко улыбнулась им, положив в кофе еще один кусочек сахара.

— По радио говорили, что община такая радикальная, — задумчиво проговорила она и вздохнула. — Но это не так. Это заботливая, добрая молодежь. И дети. Так ужасно, что пропали дети.

— Они не были столь радикальны?

Фредрик нагнулся вперед.

— О, нет, — ответил Брюньяр. — Они хорошие люди.

Сигне проводила полицейских к выходу. Старик остался сидеть на кухне. В коридоре Фредрик увидел что-то, что заставило его остановиться. На стене висела фотография. Аэрофотоснимок дома супругов.

— Знаешь, — сказал он, повернувшись к Кафе. — Глаза видят только то, что хотят увидеть.

Она непонимающе покачала головой.

Он показал на фотографию. Не на дом Кварвингенов, а на хутор с маленьким амбаром и домом, находившимся чуть ниже в долине. Это был хутор Сульру. В саду возвышался подъемный кран. Вокруг стояли экскаваторы.

— Этот снимок висит и в Сульру. Я видел его там, в первую ночь, только не понял, что это означает.

Он повернулся к Сигне.

— Когда была сделана эта фотография?

Пожилая женщина, прищурившись, наклонилась вперед.

— Ну… должно быть, во время перестройки здания? Лет восемь — десять назад, вроде того.

Фредрик подмигнул Кафе и щелкнул пальцем по стеклу подъемного крана, на стреле которого висел длинный белый баннер. «Акционерное общество «Монтажная компания Осло».

— Это они строили подвал, — констатировал он с довольным видом.

Глава 23

Полицейские, охранявшие Сульру, выдали Фредрику и Кафе ключи. Они прошли в амбар, в лабораторию, а затем комната за комнатой обошли дом. Кафа долго неподвижно стояла у окна в спальне Бьёрна Альфсена — младшего, всматриваясь сквозь серую изморось вдаль: там, на другом конце долины, виднелся крестьянский хутор. Окно было приоткрыто, и в комнату проникал обжигающе холодный воздух.

— Я ценю, что ты тратишь на меня столько времени, — сказала Кафа, когда они стояли на лужайке и Фредрик описывал ей картину кровавой расправы.

Он посмотрел на Кафу. Она благоразумно отказалась от серого костюма. Вместо этого она надела короткий вязаный свитер и облегающие темно-синие джинсы, которые заправила в черные сапоги.

— Я здесь не из-за тебя, — ответил он, не сразу осознав, как грубо это прозвучало. — Я хочу сказать… Мне самому хочется в этом разобраться.

Он попытался улыбнуться.

— Первые часы на месте преступления всегда такие напряженные. Очень много впечатлений.

Он присел на корточки, опустив руки в мокрую траву. В колене неприятно хрустнуло.

— Мне нравится покой, который наступает, когда убирают тела и улики. Это как рассматривать отретушированную фотографию. Проступает все прежнее и, казалось бы, малозначимое. Таким это место было до того, как стало местом преступления. Только без людей, разумеется.

Поднимаясь на ноги, он сдержался, чтобы не застонать от боли, и отряхнул руки.

— Как поэтично, — сказала Кафа.

Он не совсем понял смысл этой иронии.