– Так у тебя целых три имени! – изумленно ахнул князь. И еще раз оглядев нашу компанию настороженным взглядом, спросил: – А может быть, твои спутники тоже представятся?

Машеус тут же выскользнула вперед и звонким голоском гордо выпалила:

– Я – сумеречный эльф по имени Эльнорда! А это… – она указала на Пашу и, не давая ему ответить самому, торопливо продолжила, – хоббит Фродо Сумникс из рода Мохноногов.

Князь перевел взгляд на нашего тролля и, не дождавшись от него информации, заискивающе поинтересовался:

– А тебя, уважаемый, как зовут?

Элик бросил на вопрошавшего хмурый взгляд и неожиданно угрюмо ответил:

– Меня‑то… Душегуб! А что?! – Лошадь под князем попятилась, а он сам слегка побледнел и поспешно пробормотал:

– Нет, нет… Ничего…

Машенька, или теперь уже – Эльнорда, поспешила сгладить суровый ответ Элика:

– Он, знаете ли, тролль! Натура прямая и грубая… – И тут же она постаралась перевести разговор на другое: – А как нам называть нашего гостеприимного хозяина?

Гостеприимный хозяин судорожно перевел дух и, улыбнувшись приветливой девушке, представился:

– Меня зовут Мал двенадцатый, я управляю здешним имением нашего государя, Великого Качея…

Эльнорда первой просекла сказочность названного имени и, тихонько ойкнув, снова оказалась у меня за спиной. Зато Душегуб совершенно не был смущен:

– Мал – имя хорошее. – Он попытался улыбнуться, но его оскал еще больше напугал лошадь управляющего. – Так что там насчет закусить?..

И здоровенный тролль выжидательно уставился на всадника.

– О, конечно, – торопливо ответил тот. – Вот, Портята вас проводит и накормит, – он кивнул на своего спутника, – а я вынужден вас ненадолго покинуть… Дела!

И Мал, кривовато улыбнувшись, пнул свою лошадь каблуками под брюхо.

Оставшийся возле нас всадник долго смотрел вслед удалявшемуся галопом начальству. Когда управляющий, не останавливаясь возле толпы поселян, проследовал дальше вместе с остальными конниками, пристроившимися к нему прямо на ходу, Портята повернулся к нам и, оглядев нашу компанию каким‑то жалостливым взглядом, пробормотал:

– Ну пойдем, серые и сумеречные, накормлю я вас…

Он тронул своего жеребца, и мы двинулись в сторону деревеньки, к по‑прежнему стоявшим толпой поселянам.

Портята привел нас в небольшой сад, разбитый позади одной из хаток в центре деревеньки, и усадил за довольно большой садовый стол, врытый под старой яблоней. Большая часть местного населения, почему‑то не желая расходиться, последовала за нами, но в сад не зашла. Вместо этого они рассыпались вдоль классического плетня, отгораживавшего сад от дороги и соседней усадьбы, и продолжали с неким болезненным интересом нас разглядывать. При этом они оживленно переговаривались, вот только слышно ничего не было, плетень располагался далековато от нашего стола.

Трое опрятно одетых женщин вынесли из хатки и поставили на стол два больших, накрытых крышками горшка и несколько разного размера кринок. Четыре пустых мисочки и четыре большие глиняные кружки они поставили перед нами, а рядом положили деревянные ложки. В центре стола разместили большое блюдо с уже нарезанным темным хлебом, явно самодельной выпечки.

Затем одна из женщин сняла с горшка крышку, и мы увидели, что в ней находится заготовка для окрошки. Аккуратно разложив нарезанные ингредиенты по нашим мискам, хозяйка плеснула в каждую миску янтарно‑желтого кваса и сняла крышку со второго горшка, в котором оказалась круглая вареная картошка. После этого она молча поклонилась нам, словно приглашая откушать, и отошла в сторону.