Ну, не поставит же ФСБ микрофоны под каждым кустом, в самом деле! А вот уверенности в том, что чекисты вместе с ментами не слушают дачных интерьеров — у Недрищева не было. Наоборот, была полная уверенность, что дача прослушивается.

Поэтому разговор повели возле пруда, где Могила с Анзором быстро устроили папам походную экибану: поставили два шезлонга, столик с напитками, заботливо укрыли коленки боссам английскими пледами и отошли на почтительное расстояние, многозначительно держа в руках попискивающие трубки раций.

— Я тебя о чём попросить хочу, — начал Недрищев, выждав хорошую паузу, — найди верных и не глупых ребят, из тех, что у чекистов покуда ещё не засветились, да с мозгами, чтоб можно было послать за кордон с поручением…

Эдуард Аркадьевич тоже выдержал паузу.

— Найдём, если надо, — уверенно произнёс он.

— Надо, Эдик, очень надо.

И Недрищев поведал другу суть интриги.

— Понимаешь, если Москва Полового свалит, всему нашему бизнесу сразу может наступить кердык. Это край. И допустить такого, сам понимаешь…

— Понимаю, — кивнул Эдуард Аркадьевич, отхлёбывая горячего, с ямайским ромом чаю. — И на чём его валят?

— Как обычно, на компромате…

— Да на кого сейчас компромата нет? — усмехнулся Эдуард Аркадьевич. — Ты мне покажи хоть одного чистенького?

— Э-э, брат, тут ты не прав. Москва по-иному пока не умеет — у них других методов и нет в арсенале, кроме как кассетку на телевидение забросить, да потом Генпрокуратуру по общественному резонансу подключить…

Щеки Марлена порозовели, глаза заблестели. Видно, говорил он о том, что давно уже его тревожило.

— Ну, и что? Есть такая кассета?

— Есть… Эти сволочи бьют по Аньке, по её связям с криминалом, то есть со мной, сам понимаешь…

— Понимаю, — криво усмехнулся Эдуард Аркадьевич.

— А исполнителем у них — полковник Сушёный с его сворой московских ментов…

— Это тот, которого из министерства прислали без согласования с Половым?

— Точно!

Папы помолчали, прислушиваясь к дачной тишине, и в этом их молчании было полное понимание важности общего дела.

— У меня источник хороший, — продолжил Недрищев, немного успокоившись, — но информация неполная… В общем, мы с Анной где-то наследили, и Сушёный уже нацелил телевизионщиков на этакое журналистское расследование…

— Ну, так давай пугнём журналюг или купим их, впервой, что ли? — прервал друга Эдуард Аркадьевич.

— А ты думаешь, я не пытался? Сушёный, со своей стороны, их тоже пугнул. И денег пообещал, мол, когда придёт другой мэр, у них всё будет…

— Да… — промычал Эдуард Аркадьевич, — ну так что? Кассета нужна?

— Правильно мыслишь, Эдик, — кассета. Её, родимую, надо вырвать у них, потому как без КАССЕТЫ кина у них не получится, — сказал Недрищев, подливая другу горячего чаю из красивого китайского термоса.

— И где она?

— Пока там, за кордоном… Мы с Анькой во Франции были на симпозиуме по культуре…

— Знаю, на каком симпозиуме ты с ней был, — осклабился Эдик и понимающе подмигнул.

— Кого?

— Да кралю свою, Аллу Замоскворецкую…

— А как без них, старина? — удивлённо ответил Недрищев, позабыв на минуту о своих бедах. — Помнишь, в нашу молодость песенка у ансамбля «Цветы» такая была: «Ну, как без них прожить, а ну, скажи, скажи?»

Дружба Аллы и Сушёного началась ещё при советской власти.