|
А Венеция, не знающая военных угроз, свободно могла распорядиться богатством, возводя все новые дворцы, сбрасывая в море, как ненужную скорлупу, остатки старых стен и одевая в мрамор набережные и пристани. Теперь там разом стояли десятки кораблей со всего Средиземноморья и далее, вплоть до далекого Кавказа. Город рос бурно — надменный он каждый день умножал свое великолепие. Благодарность небу была благодарностью богача, не знающего меры собственному тщеславию. Базилика Святого Марка, вставшая над его мощами, не уступала великолепию византийской Софии, а во многом превзошла ее выставленными напоказ драгоценными реликвиями. Когда-то эти мощи похитили из Александрии и тайно вывезли, прикрыв соломой, венецианские купцы. Их лукавством гордились, разве торговля не та же хитрость. Евангелист Марк стал небесным покровителем, охраняющим Венецию, а его знак — ее гербом. Именно здесь, более чем где бы то ни было на аскетичном христианском Западе, богатство служило утверждению красоты, как понимали ее сами венецианцы — красоты щедрой, пышной, обрамляющей священные реликвии в золото и драгоценности. Бог явился сюда не босым странником, а богатым купцом, заключившим, как удачную сделку, союз неба и земли и освятившим его во имя державного процветания. Для утверждения служило серебро огромных соборных лампад, беломраморные колонны, великолепие вертепа (мыслимо ли?), выложенного россыпями жемчуга и драгоценных камней, блеск мозаик, золото свода с устремленным ввысь сонмом ангелов. Но, переняв у Византии это почти пугающее великолепие, смешавшие воедино Божьи заповеди и авторитет кесаря, Венеция не без лукавства добавила к ним нечто свое, лишив византийский образ надменной чопорности и нерассуждающего повиновения. Не зря благообразие старцев соседствовало здесь с блеском роскошных туалетов, а запах ладана неизменно дополнялся ароматами благовонных смол, вытяжек и растираний, которыми знатные дамы умащали цветущую плоть.
Сладкоголосые напевы с бесшумно снующих лодок, прозрачные тени, скользящие по мостам, серебряное сияние лагуны и розовое свечение мраморных плит таили в себе чувственную энергию, не желавшую мириться с монашеской аскезой и смирением. И чем более громко звучали здесь призывы к покаянию, тем необузданнее и сильней проявляли себя желания, утверждавшие языческую страсть жить и наслаждаться. Уже более месяца Михаил жил в Венеции. Они прибыли сюда в начале зимы, когда дальнейшее морское путешествие стало невозможным. Михаил бродил по городу озабоченный, как раздобыть денег для сносного существования. Изношенная одежда еле держалась. Небольшие деньги, с которыми он выходил в дорогу, кончились. Оставались надежды на близящийся карнавал. Тогда, укрывшись под маской, он рассчитывал поправить свои дела. Пока он скрывал актерские способности. Теперь, когда дорога растянулась на несколько месяцев, каждый был занят собой. Из многочисленных попутчиков Михаил сошелся лишь с Альбертом. Но молодой человек утомлял его чрезмерным изъявлением чувств и желанием преданной дружбы. Михаил не любил торжественных признаний. Как актер, он по-своему относился к словам, считая их достойным оружием Януса. Сказать можно, что угодно, высокие слова были нужны для игры, в обычной жизни он предпочитал обходиться без них. Молодые люди постоянно посещали дом герцогини. Сам Альберт бывал там ежедневно, оказывая знаки пылкой привязанности своей невесте. Михаил присоединялся к нему редко и со скуки. Его никто там не ждал. Герцогиня встречала его равнодушно, не желая простить разочарование, которое он доставил нежеланием следовать в ее свите. Казалось, несколько раз, когда взгляд ее задерживался на Михаиле, в нем можно было рассмотреть неясные огоньки. Они вспыхивали и гасли, как светлячки в глубине темного леса. Спокойное и молчаливое наблюдение за собственным окружением было в характере Миллисенты. Она была не только любопытна, как все женщины, но умна, и пыталась разбавить скромными развлечениями зимнюю скуку. Когда ждешь весны и продолжения путешествия, время тянется особенно долго. |
