|
Он вышел из комнаты, даже не простившись и с хозяйкой, г-жой Хохлаковой. Алеша всплеснул руками. - Иван, - крикнул он ему, как потерянный вслед, - воротись, Иван! Нет, нет, он теперь ни за что не воротится! - воскликнул он опять в горестном озарении, - но это я, я виноват, я начал! Иван говорил злобно, нехорошо. Несправедливо и злобно... Он должен опять придти сюда, воротиться, воротиться... - Алеша восклицал как полоумный. Катерина Ивановна вдруг вышла в другую комнату. - Вы ничего не наделали, вы действовали прелестно, как ангел, - быстро и восторженно зашептала горестному Алеше г-жа Хохлакова. - Я употреблю все усилия, чтоб Иван Федорович не уехал... Радость сияла на ее лице к величайшему огорчению Алеши; но Катерина Ивановна вдруг вернулась. В руках ее были два радужные кредитные билета. - Я имею к вам одну большую просьбу, Алексей Федорович, - начала она, прямо обращаясь к Алеше по-видимому спокойным и ровным голосом, точно и в самом деле ничего сейчас не случилось. - Неделю, - да, кажется неделю назад, - Дмитрий Федорович сделал один горячий и несправедливый поступок, очень безобразный. Тут есть одно нехорошее место, один трактир. В нем он встретил этого отставного офицера, штабс-капитана этого, которого ваш батюшка употреблял по каким-то своим делам. Рассердившись почему-то на этого штабс-капитана, Дмитрий Федорович схватил его за бороду и при всех вывел в этом унизительном виде на улицу и на улице еще долго вел, и, говорят, что мальчик, сын этого штабс-капитана. который учится в здешнем училище, еще ребенок, увидав это, бежал всё подле и плакал вслух и просил за отца и бросался ко всем и просил, чтобы защитили, а все смеялись. Простите, Алексей Федорович, я не могу вспомнить без негодования этого позорного его поступка... одного из таких поступков, на которые может решиться только один Дмитрий Федорович в своем гневе... и в страстях своих! Я и рассказать этого не могу, не в состоянии... Я сбиваюсь в словах. Я справлялась об этом обиженном и узнала, что он очень бедный человек. Фамилия его Снигирев. Он за что-то провинился на службе, его выключили, я не умею вам это рассказать, и теперь он с своим семейством, с несчастным семейством больных детей и жены, сумасшедшей кажется, впал в страшную нищету. Он уже давно здесь в городе, он что-то делает, писарем где-то был, а ему вдруг теперь ничего не платят. Я бросила взгляд на вас... то-есть я думала, - я не знаю, я как-то путаюсь, - видите, я хотела вас просить, Алексей Федорович, - добрейший мой Алексей Федорович, сходить к нему, отыскать предлог, войти к ним, то-есть к этому штабс-капитану, - о боже! как я сбиваюсь, - и деликатно, осторожно, - именно как только вы один сумеете сделать (Алеша вдруг покраснел) - суметь отдать ему это вспоможение, вот, двести рублей. Он наверно примет... то-есть уговорить его принять... Или нет, как это? Видите ли, это не то, что плата ему за примирение, чтоб он не жаловался (потому что он кажется хотел жаловаться), а просто сочувствие, желание помочь, от меня, от меня, от невесты Дмитрия Федоровича, а не от него самого... Одним словом, вы сумеете... Я бы сама поехала, но вы сумеете гораздо лучше меня. Он живет в Озерной улице, в доме мещанки Калмыковой... Ради бога, Алексей Федорович, сделайте мне это, а теперь... теперь я несколько... устала. До свиданья... Она вдруг так быстро повернулась и скрылась опять за портьеру, что Алеша не успел и слова сказать, - а ему хотелось сказать. Ему хотелось просить прощения, обвинить себя, - ну что-нибудь сказать, потому что сердце его было полно, и выйти из комнаты он решительно не хотел без этого. Но г-жа Хохлакова схватила его за руку и вывела сама. В прихожей она опять остановила его, как и давеча. - Гордая, себя борет, но добрая, прелестная, великодушная! - полушепотом восклицала г-жа Хохлакова. |
