|
- Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить. - Жизнь полюбить больше, чем смысл ее? - Непременно так, полюбить прежде логики, как ты говоришь. непременно, чтобы прежде логики, и тогда только я и смысл пойму. Вот что мне давно уже мерещится. Половина твоего дела сделана, Иван, и приобретена: ты жить любишь. Теперь надо постараться тебе о второй твоей половине, и ты спасен. - Уж ты и спасаешь, да я и не погибал может быть! А в чем она вторая твоя половина? - В том, что надо воскресить твоих мертвецов, которые может быть никогда и не умирали. Ну давай чаю. Я рад, что мы говорим, Иван. - Ты, я вижу, в каком-то вдохновении. Ужасно я люблю такие professions de foi вот от таких... послушников. Твердый ты человек, Алексей. Правда, что ты из монастыря хочешь выйти? - Правда. Мой старец меня в мир посылает. - Увидимся еще стало быть в миру-то, встретимся до тридцати-то лет, когда я от кубка-то начну отрываться. Отец вот не хочет отрываться от своего кубка до семидесяти лет, до восьмидесяти даже мечтает, сам говорил, у него это слишком серьезно, хоть он и шут. Стал на сладострастии своем и тоже будто на камне... хотя после тридцати-то лет, правда, и не на чем пожалуй стать, кроме как на этом... Но до семидесяти подло, лучше до тридцати: можно сохранить "оттенок благородства", себя надувая. Не видал сегодня Дмитрия? - Нет, не видал, но я Смердякова видел. - И Алеша рассказал брату наскоро и подробно о своей встрече с Смердяковым. Иван стал вдруг очень озабоченно слушать, кое-что даже переспросил. - Только он просил меня брату Дмитрию не сказывать о том, что он о нем говорил, - прибавил Алеша. Иван нахмурился и задумался. - Ты это из-за Смердякова нахмурился? - спросил Алеша. - Да, из-за него. К чорту его, Дмитрия я действительно хотел было видеть, но теперь не надо... - неохотно проговорил Иван. - А ты в самом деле так скоро уезжаешь, брат? - Да. - Что же Дмитрий и отец? Чем это у них кончится? - тревожно промолвил Алеша. - А ты всё свою канитель! Да я-то тут что? Сторож я что ли моему брату Дмитрию? - раздражительно отрезал было Иван, но вдруг как-то горько улыбнулся - Каинов ответ богу об убитом брате, а? Может быть ты это думаешь в эту минуту? Но чорт возьми, не могу же я в самом деле оставаться тут у них сторожем? Дела кончил, и еду. Уж не думаешь ли ты, что я ревную к Дмитрию, что я отбивал у него все эти три месяца его красавицу Катерину Ивановну. Э, чорт, у меня свои дела были. Дела кончил и еду. Дела давеча кончил, ты был свидетелем. - Это давеча у Катерины Ивановны? - Да, у ней, и разом развязался. И что ж такое? Какое мне дело до Дмитрия? Дмитрий тут не при чем. У меня были только собственные дела с Катериною Ивановною. Сам ты знаешь напротив, что Дмитрий вел себя так как будто был в заговоре со мной. Я ведь не просил его нисколько, а он сам мне торжественно ее передал и благословил. Это всё смеху подобно. Нет, Алеша, нет, если бы ты знал, как я себя теперь легко чувствую! Я вот здесь сидел и обедал, и веришь ли, хотел было спросить шампанского, чтоб отпраздновать первый мой час свободы. Тьфу, полгода почти, - и вдруг разом, всё разом снял. Ну подозревал ли я даже вчера, что это, если захотеть, то ничего не стуит кончить! - Ты про любовь свою говоришь, Иван? - Любовь, если хочешь, да, я влюбился в барышню, в институтку. Мучился с ней, и она меня мучила. Сидел над ней... и вдруг всё слетело. Давеча я говорил вдохновенно, а вышел и расхохотался, - веришь этому. |
