|
Она помолчала и усмехнулась: - Он там толкует, - принялась она опять, - про какие-то гимны, про крест, который он должен понести, про долг какой-то, я помню, мне об этом Иван Федорович тогда передавал, и если б вы знали, как он говорил! - вдруг с неудержимым чувством воскликнула Катя, - если б вы знали, как он любил этого несчастного в ту минуту, когда мне передавал про него, и как ненавидел его может быть в ту же минуту! А я, о! я выслушала тогда его рассказ и его слезы с горделивою усмешкою! О, тварь! Это я тварь, я! Это я народила ему горячку! А тот, осужденный, - разве он готов на страдание, - раздражительно закончила Катя, - да и такому ли страдать? Такие как он никогда не страдают! Какое-то чувство уже ненависти и гадливого презрения прозвучало в этих словах. А между тем она же его предала. "Что ж, может потому, что так чувствует себя пред ним виноватой и ненавидит его минутами", подумал про себя Алеша. Ему хотелось, чтоб это было только "минутами". В последних словах Кати он заслышал вызов, но не поднял его. - Я для того вас и призвала сегодня, чтобы вы обещались мне сами его уговорить. Или и по вашему тоже бежать будет нечестно, не доблестно, или как там... не по-христиански что ли? - еще с пущим вызовом прибавила Катя. - Нет, ничего. Я ему скажу всё... - пробормотал Алеша. - Он вас зовет сегодня к себе, - вдруг брякнул он, твердо смотря ей в глаза. Она вся вздрогнула и чуть-чуть отшатнулась от него на диване. - Меня... разве это возможно? - пролепетала она побледнев. - Это возможно и должно! - настойчиво и весь оживившись, начал Алеша. - Ему вы очень нужны, именно теперь. Я не стал бы начинать об этом и вас преждевременно мучить, если б не необходимость. Он болен, он как помешанный, он всё просит вас. Он не мириться вас к себе просит, но пусть вы только придете и покажетесь на пороге. С ним многое совершилось с того дня. Он понимает, как неисчислимо перед вами виновен. Не прощения вашего хочет: "меня нельзя простить" - он сам говорит, а только чтобы вы на пороге показались... - Вы меня вдруг... - пролепетала Катя, - я все дни предчувствовала, что вы с этим придете... Я так и знала, что он меня позовет!... Это невозможно! - Пусть невозможно, но сделайте. Вспомните, он в первый раз поражен тем, как вас оскорбил, в первый раз в жизни, никогда прежде не постигал этого в такой полноте! Он говорит: если она откажет придти, то я "во всю жизнь теперь буду несчастлив". Слышите: каторжный на двадцать лет собирается еще быть счастливым - разве это не жалко? Подумайте: вы безвинно погибшего посетите, - с вызовом вырвалось и у Алеши, - его руки чисты, на них крови нет! Ради бесчисленного его страдания будущего, посетите его теперь! Придите, проводите во тьму... станьте на пороге и только... Ведь вы должны, должны это сделать! - заключил Алеша, с неимоверною силой подчеркнув слово "должны". - Должна, но... не могу, - как бы простонала Катя, - он на меня будет глядеть... я не могу. - Ваши глаза должны встретиться. Как вы будете жить всю жизнь, если теперь не решитесь? - Лучше страдать во всю жизнь. - Вы должны придти, вы должны придти, - опять неумолимо подчеркнул Алеша. - Но почему сегодня, почему сейчас?.. Я не могу оставить больного... - На минуту можете, это ведь минута. Если вы не придете, он к ночи заболеет горячкой. Не стану я говорить не правду, сжальтесь! - Надо мной-то сжальтесь, - горько упрекнула Катя и заплакала. - Стало быть придете! - твердо проговорил Алеша, увидав ее слезы. |
