Лиза поклялась себе рассчитать сегодня же обеих горничных. (И одну из них действительно рассчитала: польку, которая не выдержала ее строгого допроса и выдала себя. Лиза отвесила ей две оплеухи и в тот же час выгнала ее вон.)

– Что касается детей, – продолжал адвокат, – то к этому не стоит относиться серьезно. Вы докажете, что дети получают тщательное воспитание и не остаются целые ночи без присмотра, когда обе служанки уходят веселиться.

– Все это возмутительно! Нельзя выразить, как все это возмутительно, и какая это бесстыдная ложь!

– Знаю, знаю, – успокоил ее адвокат. – Это все не беда. А вот еще замечание, которое мой коллега весьма бестактно счел нужным включить в свое прошение, замечание… позвольте, мы его сейчас найдем. Он утверждает, будто вы через несколько дней после рождения первого ребенка выразились о нем так: несколько фунтов мяса – и какой уродец!

Тут Лиза в негодовании вскочила:

– Мне приходится иметь дело с самым низким на свете подлецом и проходимцем! – закричала она.

Адвокат тоже встал и, сделав умоляющий жест, попросил ее сесть и не волноваться.

– Ведь это не имеет значения. Вырвалось ли у вас такое замечание, или не вырвалось, это все равно. Но ваша неосторожность, сударыня, должен прямо сказать, нимало не улучшила вашего положения. Суд может как-никак усмотреть в этом факт прелюбодеяния и объявить вас виновной стороной.

– Как? Меня? – перебила его Лиза, безмерно изумленная. – Я докажу, что Венцель прелюбодействовал с десятком женщин.

Адвокат покачал головой.

– Вы не знаете законов, сударыня! Это все-таки может случиться, и нам безусловно нужно с этим считаться. Но в этом случае, сударыня, господин Шелленберг был бы свободен от каких-либо обязательств по отношению к вам.

– Как?

– Не умолчу и о том, что суд в этом случае может постановить не оставлять впредь детей на вашем попечении.

– Ну, тогда ваши законы не стоят ничего!

Во внимание ко всем этим обстоятельствам и так как положение бесспорно ухудшилось в значительной степени, адвокат посоветовал согласиться на мировую. Он постарается добиться наилучших условий.

Но Лиза и слышать не хотела о полюбовной сделке. Венцель «сжег последний мост», и этого замечания относительно нескольких фунтов мяса она не простит ему до конца своих дней. Детей она боготворит. Венцелю это отлично известно, и все же он велел своему адвокату написать эту гадость. Она ведь совсем не отрицает, что когда-то у нее с языка сорвалось это глупое замечание, но кому не случалось сказать когда-нибудь грубость или глупость!

Нет, ни за что! Она не пойдет на мировую, хотя бы он отсчитал ей десять миллионов из своих награбленных денег. Она прекрасно знает, почему Венцель вдруг так спешит разделаться со своим первым браком, о, она это знает прекрасно! Она не боится процесса и не постесняется сказать суду, кто из них прелюбодей!

– Простите, сударыня, – остановил ее адвокат. – Венцель Шелленберг подал жалобу на вас, а не вы на Венцеля Шелленберга. Мы можем, конечно, предъявить встречный иск, и нет сомнений, что суд тогда без всяких колебаний утвердит развод.

– Теперь уж я ничего не понимаю! – в отчаянии воскликнула Лиза. – Я ведь не хочу развода!

Как только Лиза вышла из кабинета, Давидзон позвонил к своему коллеге Фольмонду. Он посетовал, – в крайне, впрочем, учтивых выражениях, на резкость тона в прошении Фольмонда. Резкость эта не способна, к сожалению, содействовать желательному примирению. Он постарается найти компромисс и просит назначить час для переговоров; хорошо, если бы они состоялись завтра.