Уместно будет именно здесь рассказать об одной загадке, с которой я как биограф столкнулся при чтении дневников АНа. Аркадий как минимум с конца 1950-х и до последних дней называл Елену Ильиничну этак ласково и по-доброму — Крыса. И на бумаге, и обращаясь к ней, и даже при людях, в своих, конечно, компаниях. Почему — не ведал никто: ни личный врач АНа, ни близкие друзья, ни даже БН. Я был в полнейшей растерянности. Скрыть сам факт — нелепо. Цитировать без объяснений — чудно. Ну, ладно, Чехов называл любимую женщину собакой, но не крысой же, это как-то уж слишком нетривиально. И от фантастики не могло это идти, потому что в фантастике, и в старой, и в современной, крыса — существо крайне неприятное. Я уж начал японистов опрашивать и китаистов. Они немного обнадежили, так как на Востоке отношение к этому зверю совсем иное, не европейское, у них вон и год крысы есть. Но всё равно, объяснение не вырисовывалось… И наконец, Маша Стругацкая пролила свет на безнадёжно темную историю. Уж и не знаю, почему раньше у неё не спросил.

Оказалось вот что. Илья Михайлович (безотносительно к китайским традициям) любил давать всем звериные прозвища, и не было в них прямой связи с внешностью или характером, тем более что дети прозвища получали едва ли не при рождении. Себя он именовал собакой. Жена, бывало, поругивала: «Собака ты этакая!» А он не считал это слово оскорбительным и узаконил как прозвище. Дальше всё пошло на уменьшение: Екатерина Евгеньевна — Кошка, Лена — Крыса, Дима Воскресенский — Кобра, Наташа — Мышь, Маша — Лягушка… Когда родилась дочка у Наташи и первый сын у Маши, дедушка был уже стар и, наверно, иссяк на выдумку, иначе быть бы им всем мухами и комарами. Зато, когда в семье появился Аркадий, ему неожиданно дана была кличка Жираф. То есть редчайший случай — машина прозвищ начала работать на увеличение, да ещё как резко! Илья Михайлович пояснил неохотно, мол, высокий он, но это прозвучало неубедительно. Не в том было дело. Видно, чувствовал уже мудрейший профессор-китаист, что именно Аркадий поднимется в итоге выше их всех. И насколько выше!.. Прозвище, кстати, не прижилось. Кроме самого Ильи Михайловича, никто его не употреблял. Прижилось ли прозвище у Воскресенского — неизвестно. Известно лишь, что сам Воскресенский не прижился.

А вот прозвище Крыса стало на удивление привычным для всех друзей и родных, звучало мягко, как польское уменьшительное от Кристины — Крыся, иногда Крыска или Крысь. Ассоциировалось с симпатичной белой лабораторной крысой, склонной к некоторому красноглазию. А Лена и впрямь была немножко альбиносом с очень светлыми, чуть ли не белыми волосами и, что удивительно, почти такими же ресницами, с молочно-белой, не склонной к загару кожей.

Ну и последнее: у крысы — настоящей крысы, — есть два необыкновенных свойства: во-первых, это одно из самых умных и обучаемых животных, а во-вторых, именно крыса, как никто, другой приспосабливается к любым самым нечеловеческим (и некрысяческим) условиям. И это было у Елены Ильиничны.

Так вот (что чрезвычайно важно для дальнейшего), в силу своего природного ума и прекрасного воспитания Лена раньше многих, например, раньше Аркадия (уж не говоря о Борисе), сделалась совершенной, убеждённой, законченной антисталинисткой.