— Вы понимаете, что говорите? — спрашиваю я, останавливаясь и заглядывая ей в лицо. — Почему, потеряв чью—то поддержку, вы должны рухнуть? Раньше — отец, теперь — Марин… Вы не фарфоровая куколка, которую надо держать в ладонях, чтобы она не разбилась. Какой чердак и какие сны? Если хотите стать человеком, проявите собственную само стоятельность. Разве вы не представляете НЕЧТО сама по себе? Вы учитесь, получаете стипендию. Скоро закончите университет, получите работу… О каких чердаках может быть речь?

Дора смотрит на меня, оторопев не столько от моих слов, сколько от моего раздраженного тона. Впрочем, я спешу этот тон сменить.

— Это лишь мой дружеский совет, — говорю я возможно мягче. — Может быть, не следует спешить с этим разговором. Выберите для объяснения с Марином удобное время и подходящую форму… Словом, подумайте сами. Хотя, по—моему, если он не в состоянии понять вас, понять, что вы человек порядочный, значит, он вас просто не стоит.

Дора снова начинает глотать слезы, и я прохожу вперед, чтобы не стеснять ее. Мы доходим до конца улицы Раковского, куда, собственно, не нужно ни ей, ни мне.

— Давайте я провожу вас еще немного, только вытрите слезы, — говорю я. — И обещайте, если узнаете что—либо новое о Филипе и его компании, сразу мне позвоните.

Глава пятая

Знаю, что наша история распутывается удручающе медленно и плюс ко всему — на довольно унылом фоне. Нет таинственных, зловещих окраин большого города — пустых депо и железнодорожных складов, немеющих во мраке ночи. Нет и глубоких погребов, где все еще стоит запах домашних солений. Нет даже бара «Астория», без которого, как известно, не обходится ни один заграничный детектив.

Я бы тоже не прочь заглянуть в бар! Но что поделаешь, если именно сейчас люди, за которыми я наблюдаю, вдруг превратились в домоседов. А бар, что и говорить, таит богатые возможности для драматических, ситуаций. Поставишь перед героиней фатальный вопрос: «Кто убил Асенова?» — а оркестр как раз грянет какой—нибудь танец. Контраст потрясающий!

Но пора возвращаться к действительности.

Итак, элегантный и воспитанный человек по имени Филип Манев продолжает перебегать Доре дорогу. А заодно и мне. Доллары, комбинация с паспортом, новогодние подарки…

Пока жду необходимые справки, мысли мои перекидываются на Марина. Возможно, Дора и права: откроешь ему душу, а он, кроткий и серьезный, вместо того, чтобы посочувствовать тебе, выгонит на улицу.

Тем более у Марина есть для этого некоторые основания. Прошлое — это прошлое, оно упрямо как факт. Факты же всегда оставляют свои зарубки на сердце. Получается что—то вроде порока сердца, только компенсированного. Но если компенсированного, значит, Дора выживет. Иные люди с компенсированным пороком живут даже дольше здоровых, потому что больше заботятся о себе.

Ничего удивительного, если Марин не простит Доре ее прошлого. Не все такие, как моя учительница, которая смирилась со всей моей жизнью. И даже пытается тактично скрывать, что порой мои рассказы приводят ее в ужас.

К примеру, зайдем в ресторан посидеть после моих долгих скитаний по провинции. Я весь под впечатлением случившегося:

— Понимаешь, отравление… Грубая работа! Уж лучше бы

дать снотворное и инсценировать самоотравление. И представляешь? Пять дней ее никто не хватился… Моя учительница прекращает жевать и отворачивается.

— Извини, — бормочу я. — Ты же знаешь, мы, болгары, когда отдыхаем, любим поговорить о работе…

— Ох, уж эта твоя работа, Петре! — отвечает вполголоса учительница с неким подобием улыбки и пытается переменить тему разговора.