После этого замечания, необыкновенно длинного для моего шефа, он направляется к столу.

— Желаю успеха, — улыбается полковник, показывая, что, несмотря на назидание, мы с ним приятели и что он вообще на меня надеется.

Спускаюсь по лестнице, сажусь в машину, которая ждет меня у подъезда, и отправляюсь искать эти самые «две вещи».

«С иностранцами — тактично». Это и я знаю, но иногда в ответ на твое тактичное поведение они совсем нетактично ухмыляются тебе в лицо. Они знают, что сделать им ничего нельзя, и поэтому отказываются от своих изысканных манер.

Прихожу к одному своему приятелю из внешторгового предприятия, однако ничего обнадеживающего не слышу в ответ. Он пожимает плечами, бормочет «знаю, знаю», «посмотрим», «не могу ничего сказать» и вообще проводит устную инвентаризацию всех этих слов—паразитов, которые обычно пускают в ход, когда хотят выйти из игры.

— Директор здесь? — спрашиваю я его.

— Зачем тебе директор? И он тебе скажет то же самое.

— Возможно. Но я хочу услышать это своими ушами. Директор действительно говорит мне то же самое, но с некоторым оттенком надежды на успех.

— Хорошо, попытаемся, — отступает он под моим напором. — Ничего не обещаю, сами понимаете, но поищу способ. Если его интересы окажутся сильнее чувств… В общем, попробуем.

Выхожу с тягостным ощущением, что первая из этих «двух вещей» выскальзывает из моих рук, как мокрое мыло.

Остается вторая. Тут по крайней мере не нужно думать о такте, которого, возможно, мне вообще недостает. Инициатива целиком в моих руках…

— А, вы еще не закончили туалет? — приветливо говорю, входя в комнату двух молодых приятелей.

Моньо уже одет и приглаживает свой соломенный чуб. А Спас еще бреется, сидя перед ночным столиком. В комнате, как и в каждом холостяцком убежище, пахнет дешевым одеколоном. Из магнитофона доносятся знакомые такты «Бразильской мелодии», заглушаемые, к моему удовольствию, жужжанием бритвы.

Моньо пытается улыбнуться и выдавливает неловкое «здравствуйте». Спас лишь бегло смотрит на меня и продолжает бриться.

— Симеон, — говорю я, обращаясь к Моньо, — ты, я вижу, уже собрался уходить. Я тебя не задерживаю.

Моньо испаряется, и я располагаюсь на его кушетке, которая кое—как прикрыта одеялом.

— Ваш приятель пытался вас бросить. Задержали его в последний момент на границе.

Спас прерывает бритье и смотрит на меня:

— О ком вы говорите?

— О вашем ближайшем приятеле — Филипе.

— Задержали на границе?

— Именно.

— Не ожидал от него подобного, — бормочет Спас.

— Чего не ожидали? Что он перейдет границу или что бросит вас?

— А что меня бросать? Я не малолетний!

Он весь поглощен бритьем и сейчас достиг самой деликатной части — территории между носом и верхней губой. Терпеливо жду, пока он кончит.

— Не понимаете, что он вас предал? Утверждаете, что вы не малолетний, а ведете себя, как ребенок. Он убегает, а вы остаетесь здесь со своим преступлением.

— Каким преступлением? — нахально смотрит на меня Спас. — Ведь я вам уже объяснял. Сам пришел к вам и все рассказал.

— Сочинили новую ложь. И поскольку я принял ее без возражений, вы решили, что она прошла.