|
— Сам я, как вы знаете, всю жизнь работал кукольником, так сказать, по мошеннической части, но по карманам никогда не лазил. И вообще хотел бы заметить, что как человек интеллигентного труда — да, да, не улыбайтесь — я не находил общего языка с обычными уголовниками… Не те, знаете ли, интересы, не тот интеллект… Наконец, не тот образ жизни…
И Храпов, он же Музыкант, презрительно махнул рукой. — Но вы как-то говорили, что имеете авторитет в среде уголовников. Это верно? — В известном смысле — да. Однако почему вас это интересует? — Дело в том, что в Советский Союз приехал французский сенатор господин Эррио… — Ну как же, знаю, читал в газете. Даже видел его портрет. Производит впечатление вполне интеллигентного человека. Я полагаю, что его визит может способствовать укреплению франко-советских отношений… А каково ваше мнение по этому вопросу? — Я с вами согласен. Дело в том, однако, что этот визит несколько омрачён… — Можете не продолжать, — улыбнулся Музыкант. — Суду всё ясно. Что шарахнули у глубоко мною уважаемого сенатора и лидера радикал-социалистов? — У него украли брегет. — Крайне неинтеллигентно! — с чувством произнёс Музыкант. — Скажу больше: типичное хамство!.. Скорблю за честь города… Но, насколько я понимаю в медицине, вы меня вызвали не для выражения сочувствия… Что должен сделать Музыкант для укрепления франко-советской дружбы? — Помочь обнаружить этот брегет, — улыбнулся Васильев. — А что я буду за это иметь? — Ровным счётом ничего. — Ценю откровенность. Но, сидя в тюрьме, даже Музыкант бессилен вам помочь… — Конечно. Я хорошо это понимаю… Тут Храпов с интересом взглянул на Васильева. Следователь спокойно улыбался. Храпов отёр платком почему-то вспотевший лоб, потом снова поглядел на Васильева. Но тот продолжал загадочно молчать. — Мы долго будем играть в молчанку? — не выдержал Храпов. — Если вы намерены ограничиться информацией о происшествии с брегетом, то, может быть, мне лучше пойти спать? Хотя трудно заснуть, узнав о таком скандальном факте… — Я не намерен ограничиться информацией… — Слушаю. Я весь — внимание! — Если вы дадите мне честное слово, что не попытаетесь скрыться от следствия и суда, Николай Храпов, я готов освободить вас на несколько дней, чтобы разыскать украденный брегет. Ясно? — Как шоколад. На сколько дней? — Максимум на трое суток. Устраивает? — Постараюсь уложиться. Хотя срок жестковат. — Я могу вам верить, Храпов? — Ни в коем случае! Но если я дам честное слово, смело можете за меня поручиться… — Я так и думал. Храпов встал, задумался, потом торжественно произнёс: — Так вот, Музыкант даёт честное слово! Я не могу поручиться, что найду этот брегет, но приложу все силы, чтобы оправдать ваше доверие… — Не сомневаюсь. — Дать подписку о возвращении в тюрьму через трое суток? — Никаких подписок! Мне достаточно вашего честного слова… Через полчаса Музыкант вышел из ворот тюрьмы и вскочил на подножку проходившего трамвая. А Васильев вызвал Милохина. В отличие от Музыканта Милохин, он же «Плевако», был неповоротлив, флегматичен, толст и ленив. Его круглое, пухлое лицо с тупым коротким носом и маленькими, как у медвежонка, глазками выражало, несмотря на здоровый румянец, крайнее разочарование в жизни, а оттопыренные полные губы подчёркивали презрение к человечеству. |
