— Я не следователь, — напомнил Дронго, — мне интересны его мысли, его рабочие наброски, формула его успеха. Чем он еще занимался, кроме разоблачения судейских чиновников?

— Он писал на различные темы. Мы подняли все его разработки, проверяем со своей стороны. Надеемся что-то прояснить. Но пока ничего конкретного…

— У него была любимая девушка?

— Была, конечно. Но лучше с ней вообще не встречаться. Она в таком шоке, еще не отошла от потери. Лезть к ней с вопросами было бы жестоко.

— Это я понял. А кроме Точкина, у погибшего были близкие друзья в газете?

Корытин еще раз протер стекла своих очков и снова после недолгого молчания осторожно сказал:

— Мы все были его друзьями. У нас вообще очень дружный коллектив.

— Послушайте, Савелий Александрович, — разозлился Дронго, — насколько я понял, Сорокин попросил вас помочь мне в подготовке моей работы. А вместо этого вы говорите со мной так, словно я следователь, а вы подозреваемый в убийстве.

— Откуда мне знать, кто вы такой? — огрызнулся Корытин. — Я ваши документы не смотрел.

— А вы хотите, чтобы я предъявил вам свои документы?

— Нет, не хочу. Но и верить вам я не обязан.

— В таком случае нам не о чем разговаривать, — привстал со своего стула Дронго, как бы собираясь уйти.

— Подождите, — остановил его Корытин и, в третий раз протерев свои массивные очки, негромко сказал:

— Я не знаю, какой вы итальянский журналист и какую именно станцию представляете, но я узнавал для Павла Сергеевича об одном человеке, который может раскрыть любое преступление. Его звали…

— Достаточно, — сказал Дронго, — если вам что-то известно, лучше молчите.

Чтобы не нервировать остальных. Вы ведь хорошо знали погибшего?

— Неплохо. Я сам привел его в нашу газету. Мне он показался тогда толковым парнем. Он совсем неплохо писал. Потом он был провинциалом, а эти ребята обычно обладают напором. Мы, москвичи, более чувствительные, мягкотелые. Плюс задор молодости. И видите, что получилось…

— Вы тоже считаете, что его убили из-за последней статьи?

— Не знаю, — честно признался Корытин, — но ведь никто не мог заранее знать, что статья выйдет именно в тот день. Мы готовили ее в номер в пожарном порядке. Малейший намек на угрозу, и я бы не поставил статью в номер. Мы всегда учитываем возможные последствия. Статья появилась за день до убийства. Вернее, газета вышла поздно вечером, а утром его убили. Потом у него дома нашли один экземпляр газеты, очевидно, он захватил его из типографии. Следователь считает, тут есть связь. На день убийства была назначена пресс-конференция у министра юстиции.

— Не думаю, — сказал Дронго, — скорее, это случайность.

— Почему вы так решили? — удивился Корытин, — или вы уже что-то знаете?

— Нет, не знаю. Но могу сделать некоторые предварительные выводы — после разговора с вами и с вашим главным редактором. Звонарева убили на следующий день после того, как его статья о коррупции среди служителей Фемиды появилась в газете. Никаких угроз ранее не было. Во всяком случае, вы о них не знали. Но его убили именно на следующий день. А если вспомнить, что вы вместе готовили статью и, как вы говорите, в «пожарном порядке» отсылали ее в набор, то о статье никто вообще не мог знать. Никто, кроме возможных убийц. Им нужна была статья, чтобы отвлечь внимание от настоящих заказчиков преступления. Если бы действительно кто-то из судей, упомянутых в статье, решил отомстить, то он нанял бы убийцу не в день выхода статьи, а за несколько дней до нее или через несколько дней после.