|
Какое-то время глаза оставались несфокусированными. Он почти ощущал, какое она прилагает усилие, – так далеко она была отсюда. С неожиданным приливом жалости он увидел, что она очень молода. Не только годами – ей было года двадцать три, двадцать четыре, – но и вообще какой-то незрелостью. Словно нормально развивавшийся бутон прихватило морозом, и с виду он остался таким же, как остальные – но ему уже не суждено расцвести. Он и не завянет: со временем он, не раскрывшись, опадет на землю. Он подумал, что она похожа на заблудившегося ребенка. Отметил также ее красоту. Девушка была прелестна. Любой мужчина признает ее красивой, выскажет готовность заботиться о ней, защищать ее. Как говорится, все очки в ее пользу. И вот она сидит, уставившись в непостижимую даль: где-то на недолгом, легком и явно счастливом пути она потеряла себя.
Расширенные темно-синие глаза остановились на нем. Она неуверенно сказала: «О?..» Он ждал. Потом она улыбнулась: – Садитесь, пожалуйста. Он пододвинул стул и сел. Она спросила: – Вы американец? – Да. – Вы с корабля? Ее глаза опять устремились к гавани. У причала стоял корабль. Там всегда стоял какой-нибудь корабль. – Я приплыл на корабле, но не на этом. Я живу здесь уже почти две недели. – Здесь редко остаются так надолго. – Это было утверждение, не вопрос. Ллевеллин подозвал официанта и заказал Кюрасао. – Разрешите что-нибудь вам заказать? – Спасибо, – сказала она. И добавила: – Он знает. Официант наклонил голову и ушел. Они помолчали. Наконец она сказала: – Видимо, вам одиноко? Здесь мало англичан или американцев. Он видел, что она думает, как спросить – почему он с ней заговорил. – Нет, – сразу же сказал он. – Мне не одиноко. Я обнаружил, что рад остаться один. – О да, это приятно, не правда ли? Его удивило, с какой страстью она это произнесла. – Я вас понимаю. Потому вы и приходите сюда? Она кивнула. – Чтобы побыть одной. А я пришел и помешал. – Нет. Вы не в счет. Вы здесь чужой. – Понятно. – Я даже не знаю вашего имени. – Хотите знать? – Нет. Лучше не говорите. Я тоже не скажу свое. Она с сомнением добавила: – Но вам, наверное, уже сказали. В кафе меня все знают. – Нет, не сказали. Я думаю, они понимают, что вам бы этого не хотелось. – Понимают… У них у всех удивительно хорошие манеры. Не благоприобретенные, а от рождения. До того как я приехала сюда, ни за что бы не поверила, что естественная вежливость так замечательна – так благотворна. Подошел официант с двумя бокалами. Ллевеллин заплатил. Он посмотрел на стакан, который девушка обхватила обеими руками. – Бренди? – Да. Бренди очень помогает. – Почувствовать себя одинокой? – Да. Помогает – почувствовать свободу. – А вы несвободны? – Разве кто-нибудь свободен? Он задумался. Она сказала эти слова без горечи, с какой их обычно произносят, – просто спросила. – «Каждый носит свою судьбу за плечами» – так вы это чувствуете? – Ну, не совсем. Скорее так, что твой жизненный курс вычислен, как курс корабля, и должно ему следовать, и, пока ты это делаешь, все хорошо. Но я похожа на корабль, внезапно сошедший с правильного курса. А тогда, понимаете, все пропало. Не знаешь, где ты, ты отдана на милость ветра и волн, и ты уже не свободна, что-то тебя подхватило и несет, ты в чем-то увязла… Что за чушь я несу! Все бренди виноват. |
