Как ни странно, но мать Эндрю приносила ей в эти последние месяцы огромное облегчение. Это она, Грейс, должна была помогать старой женщине, но нет, вышло наоборот: миссис Макинтайр, уже почти слепая – лишь левый глаз видел еле-еле, – утешала Грейс, в то же время убивая любую надежду на то, что эта мучительная для Грейс жизнь в Уиллоу-ли когда-нибудь окончится.

Мать Эндрю говорила, что теперь ее зрение заключается в кончиках пальцев – она научилась передвигаться по своему дому, нащупывая каждый предмет мебели, знакомый ей много лет. Более того, когда миссис Макинтайр стояла на пороге дома, она и так «видела» все, что находилось перед ней: она чувствовала, каким был в тот или иной день воздух – насыщенным туманом, влажным, теплым или колючим от снежинок – а потому могла без посторонней помощи сказать, как выглядит в данный момент расстилающийся перед ней холмистый пейзаж…

Была ли при таком положении вещей надежда на то, что Эндрю оставит мать и «поедет и заживет где-нибудь своей собственной жизнью», как говорила миссис Макинтайр Грейс? «Но только не очень далеко, чтобы он мог в случае чего быстро приехать.» Нет, теперь в жизни Грейс изменений не предвиделось.

Однако новая философия Грейс призывала: «Не расстраивайся. Считай, что все идет естественным образом. Выжидай…» Следование этим фаталистическим лозунгам помогало сохранить разум и спокойствие.

Однако так продолжалось лишь до дня ее рождения. Ей исполнилось двадцать шесть. Дональд проигнорировал это событие. И тогда Грейс перестала считать, что все идет естественным образом, – она сказала себе, что будет бороться.

Как-то раз, когда Дональд пересекал холл, раздался телефонный звонок. Дональд снял трубку.

– О, привет, Дэвид, – услышала Грейс. Последовала длинная пауза, потом он сказал: – Мне очень жаль.

Несколько секунд спустя Дональд вошел в гостиную. Грейс, стоявшая спиной к нему, собирая на столе какие-то бумаги, не сразу осознала, что он смотрит на нее. Такого не было уже длительное время – с того памятного разговора в детской комнате. Она повернулась.

– Только что звонил Дэвид. Он сказал… – Дональд помедлил. – Они слышали… – потом тихо добавил: – Бертран Фарли погиб в бою.

Грейс выдержала его взгляд. О, бедный Бертран… бедный парень.

Потом она поняла, почему Дональд сообщил ей эту новость подобным образом. Он и в самом деле верил, что отцом ее детей был молодой Фарли. Это открытие не вызвало у Грейс ничего похожего на смех – она лишь мимоходом подумала: это может означать, что он не знает об Эндрю. И то, что ее супруг ни разу не обмолвился о событиях, связанных со взрывом бомбы возле их дома, говорило в пользу этого предположения. Дональд также никогда не упоминал о тех последствиях, которые взрыв имел для миссис Макинтайр.

Она отвернулась и села на тахту. Ей потребовалось немалое самообладание, чтобы сдержать себя и не бросить ему в лицо: «Не будь же таким глупым, чертов дурак!» – когда он подошел и, глядя на нее, произнес: – Мне жаль его. Ты знаешь об этом, правда? Впервые за много недель в ее голове вновь появились бранные слова, и ею опять овладело чувство отвращения к самой себе. «Нет, не надо, не надо начинать этого снова!» – мысленно прокричала Грейс. Дональд долго молча смотрел на нее, потом вышел из комнаты Ужасные слова, переполнявшие Грейс, исчезли.

Но в тот же день после обеда они вернулись вновь. Это случилось, когда Дональд посмотрел на третьего ребенка Грейс.