Мы, улыбаясь, поблагодарили его за рассказ.

– Ну вот, теперь, когда вы, наконец, знаете, что Молино вовсе не такие уж плохие, может быть, вы выберете время и навестите нас, – тепло пригласила я. Мне нравились его открытость, привлекательная внешность и обаяние. – Я приглашаю вас, Джим О'Киффи. Я буду ждать встречи с вами и могу гарантировать, что Арднаварнха встретит вас как долгожданного блудного сына.

Джим рассмеялся и пригласил нас на ленч в большой ресторан, где Шэннон, Бриджид и я так разевали рот, глядя на живые лица виднейших политиков и других знаменитостей, что почти забыли о превосходной еде, хотя, надо сказать, Бриджид просмаковала каждую деталь сервировки и подававшихся блюд, сравнивая с собственной кухней явно не в пользу последней.

Сенатор Джим отвез нас на вокзал в своем лимузине, и мы расстались после искренних объятий и поцелуев как старые друзья.

– До встречи в Коннемэйре, – крикнул он, когда мы уже махали ему платками из окна вагона, и я почему-то была уверена, что эта встреча состоится.

– Что дальше? – спросила Шэннон по возвращении в «Ритц-Карлтон».

Бриджид вернулась в свою огромную постель, прихватив с собой коричный тост и чай, и я долго слышала гвалт футбольного матча, доносившийся из ее телевизора. Эдди сидел рядом с Шэннон, мы потягивали шампанское, призванное восстановить силы, и думали о нашем следующем ходе.

Я вздохнула.

– Боюсь, что на очереди партнеры, – сказала я, – так как кого-то еще заподозрить просто невозможно. Сначала Брэд, потом Джек.

– Отлично. Но на этот раз с вами пойду и я, – заявил Эдди, – потому что уверен, что это их рук дело.

Мы удивленно воззрились на него, и он добавил:

– Кто же другой может быть? Мы исключили обоих О'Киффи, к тому же знаем, что партнеры обкрадывали Боба.

Брэд Джеффри жил на Лонг-Айленде, и мы отправились в наемном лимузине схватить за гриву льва в его собственном логове. Поехали без предварительного звонка по телефону, желая застать его врасплох, в действительности же удивляться пришлось нам самим.

55

На звонок вышла одетая с иголочки экономка, которая провела нас в дом, а пятью минутами позднее по лестнице к нам спустилась несколько растерянная Моника Джеффри. Это была стареющая женщина, хотя я никогда не позволила бы себе применить это определение, говоря о какой-нибудь другой леди, – а мне было видно, что она действительно «леди». Но ей наверняка было сильно за шестьдесят, и вид у нее был соответствующий. Под этим я имею в виду, что она была такой, какой ее сделала природа: незаметной и аккуратной, но все еще привлекательной с ее бледными волосами, бледной кожей и бледными же глазами за очками со стеклами миндальной формы в золотой оправе.

– Шэннон, дорогая, – заговорила она с приятным южным акцентом, – какой сюрприз!

Я подумала, что говорит она так же нервозно, как выглядит, и волосы у меня зашевелились, как встает дыбом шерсть у собаки, почуявшей зайца. «У Моники Джеффри явно есть, что скрывать», – подумала я.

Шэннои представила ей меня, потом Эдди, и Моника, оправдывая свой образ благородной дворянки, хлопнула в ладоши и предложила нам чаю.

Я, дождавшись, пока прекрасные чашки веджвудского фарфора наполнятся чаем «Эрл Грэй», резко проговорила:

– Мы, собственно, пришли побеседовать с вашим мужем.

– С Брэдом? – переспросила она, сильно покраснев.

Руки ее тряслись, когда она быстро поставила чашку на блюдце, и я почти пожалела, что так резко бросила ей в лицо эту фразу.

– Мы хотели поговорить с ним о папе, – быстро вмешалась Шэннон.