Атлас испугался. Он был сыном Матери-Земли, и стоило ему коснуться ее, как к нему возвращались силы. Его родной брат Антей сошелся врукопашную с Гераклом, и долгое время казалось, что Антей победит, потому что всякий раз, когда Геракл швырял его на землю, тот поднимался с новыми силами.

До Геракла, у которого в минуты опасности обычно просыпалась способность соображать, наконец дошло, что для победы ему нужно поднять Антея над головой и раздавить ему ребра. Что он немедленно и сделал.

А сейчас Атлас в своей стихии и не может поднять с земли яблоко. С огромным трудом он подкатил его поближе к себе и теперь лежал, бессильно глядя на золотой блик в зеленой траве.

Вынужденное одиночество научило его сосредоточению. Он бродил по миру, всегда занятой и целеустремленный, организуя, строя, устраивая, взращивая лозы, делая вино, продавая его, снабжая богачей драгоценными каменьями, ведя беседы с сильными мира сего. Он и сам был одним из них.

Обладающие властью многого не замечают. Им нет в том необходимости. Замечают за них другие.

Атлас, хранитель мира, один во всем мироздании научился читать любой звук, любой знак. Он всегда знал, когда будет шторм или землетрясение. Он слышал запах гари, когда сталкивались и взрывались звезды. Он различал даже легчайшие звуки — человека, ворочающегося с боку на бок у себя в кровати, тревожный крик птицы, когда гиена тенью скользит в ночной тьме. Он слышал, как скалы сминают вчерашнюю жизнь в окаменелости. Он слышал треск падающих деревьев, когда человек расчищал себе место в лесах.

Сейчас, лежа лицом в траве, он слышал вопли ярости из Тартара, где обитали мертвые, где томились его братья, ненавидевшие смерть, алкавшие жизни, сгрудившиеся в тесном лимбе вечности, раздираемые желанием вновь ощутить время.

Атласу никогда не хватало времени для всего того, что он любил делать; теперь, обретя бессмертие, он нес бремя вечности. Вовек оставаться неизменным. Вечно выполнять одну и ту же задачу.

Он слушал. Он слышал, как женщина давит жуков в ступе, чтобы получить пурпурную краску, и представлял, что так будет всегда. Это была ее работа, и хотя она могла пойти поужинать или даже выпить, или пойти навестить друзей, или спеть песню — ее жизнь никогда не изменится. Да и какое ей до всего этого дело? Атлас прислушался в надежде уловить ее вздох — нет, она так и не вздохнула — она напевала и стучала пестом в ступе, и ее мысли были где-то далеко, с возлюбленным или с детьми, где-то в ласковом мареве теплого дня.

Хотел ли он сейчас, сию минуту, обменять свою жизнь на ее, отдать ей мир и взять ее ступу и пест?

Он обманывал себя. Когда он молил об освобождении от своего чудовищного бремени, на самом деле он его не хотел.

Он все еще был Атласом. Он был Господином Вселенной, чудом мироздания.

Его наказание было очень мудрым. Оно тешило его тщеславие.

Он взглянул на яблоко. Впервые он подумал, что и сам приложил руку к своей каре. Почему он восстал против богов? У него было все. Все на свете. У него было свое царство, у него была власть. Боги действительно возмутили афинян против атлантов, но что им дала эта война? Его прекрасные города и гавани покоились на дне морском. Интерьеры дворца украшали рыбы. У него больше не было мира, который он мог бы назвать своим.

Почему он не распознал собственных границ, а если все-таки распознал — почему ненавидел их всеми силами души?

Снова границы… Границы и желание…

Так уж заведено, что человек должен делать свое дело и бороться с миром. От века так повелось, что он должен принять вызов своей судьбы. Что происходит, когда солнце в своем дневном пути достигает зенита? Разве утро гибнет, когда становится днем, а день — когда превращается в тихий вечер и затем в усыпанную звездами ночь?

Гераклу было сейчас страшнее, чем когда-либо в жизни.