У него был сад, и вот теперь его основным занятием было создавать в воображении другой сад, сложный и невероятный, взращенный из ничего и обретший жизнь. Он обнес его стеной, как некогда и сад Гесперид, потому что всегда лучше всего чувствовал себя под защитой этих им самим возведенных стен.

Правда и неправда.

Его стена и дверь в стене, всегда полуоткрытая, когда хозяин был внутри. Запертая, только когда он уходил. Он ревниво оберегал свои границы от вторжений извне — это и было главной причиной того, что он пошел воевать с богами, хотя они бы возразили, что он, в свою очередь, вторгся в то, что принадлежало им. Демаркационные линии, пропускные пункты, пограничные патрули. И все это — во имя свободы. Моя свобода подразумевает ограничения для вас.

Атлас не был дураком, и к тому же в его распоряжении было все время мира, поэтому он знал, что кое-что в ходе его рассуждений было явно пропущено. Он понял это в тот день, когда пошел за яблоками и повстречался с Герой. Он чувствовал, что с того дня в его душе пустило корни нечто новое.

Границы. Желание.

Он ворочал слова, будто камни. Они и были камнями, сухими и унылыми, как марсианский реголит. На них ничего не росло. Именно эти слова ему предстояло раздробить в песок и превратить в добрую почву. А потом поливать, и спать вполглаза, и терпеливо ждать, когда из ничего проклюнется жизнь.

Его маленький личный Марс. Его теперешний дом. Дом без сада.

Герой мира

Геракл опять думал об Атласе…

Где-то там, в вышине, одинокий Атлас не может расстаться со своим космосом, как мальчишка со своим мячиком.

Геракл больше не бывал у Атласа; странная смесь стыда и страха удерживала его. Он сжульничал, чтобы победить, он это прекрасно знал, но зачем винить себя? Есть Гера, есть боги, которые взвалили на него кучу невыполнимых заданий, с которыми не справился бы ни один другой мужчина.

Время сгладило горечь поражения. Мысле-осы вряд ли теперь смогут прокусить его толстую шкуру. Лишь иногда, очень редко, что-то начинало свербеть внутри, и тогда он боролся с навязчивым желанием оторвать себе голову и диском запустить ее в межзвездное пространство.

Впрочем, голова у него была сейчас занята совершенно другими вещами. Он собирался жениться.

Деянира была из тех женщин, которых хотят абсолютно все. Она была дочерью Диониса и унаследовала всю его экстравагантность. Ее тело было праздником, кожа — мягкой, как вино; она обладала неистощимым аппетитом к наслаждениям и могла зажигать всю ночь. Геракл просто не мог желать ничего лучшего.

Он ухаживал за ней в своей обычной манере, безудержно бахвалясь и поигрывая бицепсами.

Он обещал, что возьмет ее с собой, когда отправится на следующий подвиг. Ему была нужна нормальная жена, и кроме того, ощущалась острая нехватка живых законных детей. Тех, кого он сам не убил по ошибке, с радостью прикончили доброжелатели. К тому же ему было пророчество, что если он не умрет в ближайшие полтора года, то проведет остаток своих дней в тиши и покое, наслаждаясь безмятежным счастьем.

Да, настало время остепениться.

Вскоре после свадьбы эти двое вместе отправились путешествовать, счастливые и томные. Путь привел их к быстрой реке. Пока они стояли и соображали, как бы перебраться, к ним подскакал кентавр по имени Несс и предложил перевести Деяниру на спине, пока Геракл преспокойно переплывет на другой берег сам.

Геракл осторожно подсадил жену на мохнатую спину кентавра. Но вместо того, чтобы броситься в воду, Несс вместе с Деянирой неожиданно рванул прочь и увлек ее в чащу леса, где и намеревался учинить над нею насилие.

Геракл мчался по пятам, на бегу натягивая лук, и всадил Нессу стрелу в грудь с расстояния в полмили. Когда стрела настигла его, он как раз стоял, подогнув передние ноги над распростертым телом Деяниры, с которой уже успел сорвать одежды, и с члена у него капало ей на живот.