– Бред какой-то, – пожаловался Кавендиш. – Завтра мне надо быть в городе, но ведь нам велели оставаться здесь до конца дознания, и одному богу известно, сколько еще нас здесь продержат.

– Да не волнуйся ты так, Эдвард. Несколькими днями раньше, несколькими днями позже – какая разница? – Голос Джорджии звучал нежно, по-матерински, и в то же время уверенно и деловито.

– Безобразие! – взорвался Нотт-Сломан. – Никто не любил и не уважал О’Брайана больше моего, и в то же самое время…

– …Вам хочется вернуться в свой уютный ресторанчик, – кисло перебил его Филипп Старлинг, не отрываясь от чтения передовой в «Таймс». Нотт-Сломан метнул в его сторону уничижительный взгляд, но он уперся в глухую стену газетной полосы. Лючия, возлежавшая на софе в позе одалиски, протянула:

– Да, веселого во всей этой истории мало, что уж говорить. А в полиции сидят такие остолопы, что не найдут убийцу до тех пор, пока нас всех не прикончат в своих постелях. Это у них называется процессом исключения.

– Всех, кроме одного, Люси, – мягко поправил ее Старлинг.

– Я нахожу это замечание сугубо бестактным и неуместным, – взорвался Нотт-Сломан. – По сути дела, вы обвиняете одного из нас в убийстве. Понимаю, самому-то вам удалось втереться в доверие к полиции, и вы чувствуете себя в безопасности. Но, между прочим, у меня есть чем поделиться с этими парнями, и отношение к вам может измениться.

Филипп Старлинг лениво отложил газету и смерил Нотт-Сломана самым высокомерным и сердитым взглядом, на какой был только способен.

– Вот в чем беда со всеми вами, бывшими вояками. Недовольные практической утратой нашей Империи – а потеряли мы ее исключительно из-за вашей же некомпетентности, – вы оседаете в Чэтлхэме или каком-нибудь дурнопахнущем ночном клубе и избываете жизнь в злобных сплетнях. Сплетничаете, сплетничаете, сплетничаете, словно старые тетки. Тьфу!

Нотт-Сломан в ярости вскочил с места.

– Ах вы, наглец этакий! Ничтожество! Что это за разговоры такие?! Это… это оскорбление армии. Вы… вы… – он запнулся в поисках последней, неотразимой инвективы, – вонючка высоколобая!

– Вот. Вот. Именно этого я и ожидал. Вы моральный трус, – отрывисто бросил Старлинг, делая шаг в сторону Нотт-Сломана. – Только на публике и способны оскорблять. Очень характерно. Жалкий тип. – Он внезапно выбросил вперед руку, сильно дернул Нотт-Сломана за галстук и, не давая потрясенному противнику опомниться, стремительно вышел из комнаты. Лючия вдруг от души расхохоталась.

– Ох, позабавили, – захлебывалась она, – два петушка! Милая схватка! Но признайся, бедный Сирил, на сей раз тебя переиграли. Ладно, завяжи галстук и успокойся, а то вид у тебя, как у Убийцы-Дублера.

Нотт-Сломан поправил галстук и вышел из комнаты, хотя, что верно, то верно, выглядел он в точности как Убийца-Дублер. Найджел заметил, что Лючия отказалась – возможно, из тактических соображений – от позы безутешной вдовы и вновь превратилась в городскую девчонку. Сам он ненадолго задержался в холле поговорить с Джорджией. Лючия, кажется, вполне утешилась обществом Эдварда. В какой-то момент Найджелу сообщили, что Бликли ждет его в кабинете. Суперинтендант, проявляющий сегодня редкостную боевитость, познакомил его с детективом-инспектором Блаунтом. Это был мужчина среднего роста, с добрым моложавым лицом, но совсем лысый. Вел он себя сдержанно и сухо, хоть и учтиво, бесцветные глаза прикрывали очки в роговой оправе. Его вполне можно было принять за банковского служащего. Бликли с трудом сдерживался, ожидая окончания обмена любезностями, приличествующего первому знакомству.

– У меня для вас хорошие новости, мистер Стрейнджуэйс, вернее, не у меня, а у инспектора, – сообщил он.