| – Я смотрю только на глаза, а еще – на руки. Вот они способны рассказать о человеке все, что угодно. – Мсье Видок, – Алексей повысил голос, – что вы здесь делаете? Ботаник Сорель, он же Эжен-Франсуа Видок, бывший каторжник, бывший грабитель, бывший начальник французской полиции, а также человек, ставший прототипом множества любопытных персонажей французской литературы – от Вотрена в книгах Оноре де Бальзака до Вальжана и Жавера в «Отверженных» Виктора Гюго – только укоризненно нахмурился. – Потише, прошу вас, потише, – произнес он скучным голосом. – Мое имя, как и имя господа, не стоит лишний раз произносить всуе. – Знаете, сударь, – не удержалась Полина, – что мне всегда в вас нравилось, так это ваша поразительная скромность. – Таков уж я, – просто ответил Видок. – Но что же вы стоите? Садитесь, прошу вас. Рассудив, что стоять и в самом деле нет смысла, агенты сели. Впрочем, Видок опустился в кресло еще прежде них. – Прекрасная погода, – заметил он тоном светского завсегдатая. – Именно то, что надо, для некоторых видов роз, особенно… – Мсье Видок, – прервал его Алексей, – я никогда не поверю, что вы находитесь здесь только потому, что вам взбрело в голову полюбоваться на местные розы. – А вы? – в тон ему ответил Видок. – Что вы тут делаете? Вопрос застал Каверина врасплох. – Это вас не касается, – ответила за него Полина. – А почему вы думаете, что вас касается то, чем занят я? – осведомился Видок спокойно. Агенты обменялись быстрым взглядом. – Я приехал навестить свою тетушку, – выдавил из себя Алексей, надеясь, что его щеки не покраснеют, когда он произнесет эту ложь. Видок заинтересованно прищурился. – Позвольте, это кого же? Мадам Барбара Голикофф? И вы всерьез хотите меня уверить, что она ваша тетка? – А почему бы и нет? – Ну, тогда, наверное, ваш дядюшка – крокодил из королевского зоопарка. Эта версия ничуть не хуже, чем мадам Барбара в качестве тетушки, и если уж выбирать между ней и крокодилом, то последний куда приятней на вид. И, сразив противников наповал этим убийственным доводом, Видок широко ухмыльнулся. – Знаете, мсье Видок… – сердито начала Полина. – Мсье Сорель, пожалуйста. – Хорошо, мсье Сорель. Я вполне могу допустить, что вам не нравится госпожа Голикова, но у вас нет никаких оснований… – Гм, – сказал Видок, пристально изучая лепнину в углах потолка. – Помнится, когда мы встречались с вами в прошлый раз, ваш друг как-то обмолвился, что он круглый сирота и у него отродясь не было ни дядюшек, ни тетушек. Что, положение с тех пор переменилось? – Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, – быстро ответил Алексей. – Значит, все-таки не переменилось, – сделал вывод Видок. – Кстати, насчет меня вы тоже оказались правы. Любовь к цветам – это так, предлог, чтобы беспрепятственно приходить на виллу. – Мы и не сомневались, – заметила Полина, пытливо глядя на бывшего каторжника. – Строго между нами, – доверительно промолвил Видок, понизив голос. – Я ненавижу цветы и все, что лезет из земли. Когда я представляю, как буду лежать в могиле, а из меня будет расти всякая дрянь, мне становится не по себе. – По-моему, у вас просто слишком живое воображение, мсье… Сорель.                                                                     |