– Караул! – визгливо, по-базарному кричат в толпе. – Батюшки, грабют!

Варфоломей ударяет скованными руками пожилого стражника в лицо, сбивает его с ног, резко приседает, освобождает от ков левую ногу и бросается в толпу. Все это происходит так быстро, что молодой конвойный так и застывает столбом, оторопело глядя на исчезающий в толпе бритый затылок Стояна.

Первым бросается за Стояном очухавшийся от удара пожилой стражник. За ним, опомнившись, рванули через мятущуюся толпу молодой и еще несколько полицейских.

Варфоломей продирается через людей, будто идет сквозь густой лес, не разбирая дороги. Гремят при каждом шаге цепи на ногах, люди мечутся в разные стороны, ловят карманника, который, возможно, вовсе и не существовал.

Время от времени он замечает знакомые глаза; они ведут его через толпу к углу Николаевской улицы, где стоит одинокая пролетка.

Невесть откуда появляется конный наряд полицейских и берет весь уличный квартал в кольцо.

Кольцо неуклонно сжимается. Сзади натужно почти в затылок дышит догоняющий его пожилой служака.

Знакомые глаза исчезают. Варфоломей вытягивается, пытаясь найти их в толпе, и видит, что к одинокой пролетке подходят высокий мужчина и женщина под темной вуалью. Женщина остановилась, повернула голову в его сторону, и… Стоян валится на мостовую. Крепкие руки поворачивают его на живот, прижав лицом к грязному булыжнику.

– Ша, паря, побегал, и будет, – слышит он усталый, с придыхом, голос старого служаки. – Лежи таперича смирно, а не то я тебе все ребра поломаю.

– Понял, папаша, не дурак, – хрипит Варфоломей и прикрывает глаза…

Затем его этапом вновь перевели в Московский централ, а оттуда через две недели Тульский окружной суд испросил его в качестве обвиняемого по делу о краже драгоценной ризы в одной из местных церквей.

В крытке города самоварных умельцев и оружейников он, как известный маз – вор с авторитетом и опытом, был встречен с большим почетом и уважением. В «хате» он сошелся с двумя следственными арестантами, которым, как и ему, светил этап в Мариупольскую тюрьму. Было решено спровоцировать на этапе драку, отвлечь тем самым конвойных и дать деру.

Не вышло.

Скоро в Тульскую тюрьму был переведен этапом подельник Стояна – Ананька Тарасов, коего тоже дожидался Мариупольский суд. Тогда преступная четверка задумала побег из самой тюрьмы, благо режим в Мариупольской крытке был таким же, как в Таганрогской, правда, передачи для арестантов принимались только от близких родственников. Однако достаточно было лишь назваться братом, сестрой или женой, и корзинки и котомки со снедью, мельком досматриваемые, перекочевывали с воли в руки тюремных сидельцев почти беспрерывным потоком. Свидания с «близкими родственниками» разрешались два раза в неделю. Желаешь видеться чаще – сунь надзирателю стандартный набор из полштофа имбирной да папирос «Друг» – пятачок пачка – и получи «исключение», а стало быть, лишнюю свиданку.

Варфоломея здесь едва ли не через день навещала Прасковья Кучерова, называвшаяся надзирателям «Стояновой женой». Отсидев срок, она вернулась в Мариуполь и снимала домик на окраине города. Через нее он связался с дружками на воле, и скоро в разделе «Хроника» газеты «Казанский телеграф» появилась следующая заметка.

Казанской городской полиции сообщено из Мариуполя, что Варфоломей Стоян в ночь на 22 октября, именно на день празднования чудотворной иконы Казанской Божией Матери, которую он украл в Казанском Богородицком девичьем монастыре, через подкоп, неизвестно кем совершенный, с пустаго амбара от соседнего с тюрьмой двора, бежал. Одновременно с ним бежали содержавшиеся в одной камере арестанты каторжные: известный же Казани Ананий Тарасов, Яков Михаленко и Иван Слюсаренко.