|
Он меня ждал, не ложился. Я ему всё рассказала — ведь это для него всё делалось, для него! Взяли извозчика и поехали на острова в ресторан — ужинать. Когда через Тучков мост переезжали, остановились. Он говорит: «Надо выбросить манжеты запачканные и вексель, все равно он бесполезный. Его первым делом искать будут. Заложить не сможем». Выбросили. А еще гирю и портмоне. Ну, потом ужин… Под утро вернулись. Днём он забрал все вещи, что я принесла, кроме часиков женских, и поехал их закладывать. А вечером уехал в Гельсингфорс. Мы договорились, что он поедет первым, а я на несколько дней сниму дачу в Озёрах и буду ждать от него известий. Он как устроится — меня вызовет. Он всё, всё забрал, только одни — единственные часики мне оставил и денег 5 рублей. Говорил, что всего на пару дней. А я ждала, ждала, ждала… не едет и не пишет. Как в воду канул. Бросил меня… — в голосе ее послышались горестные интонации. (" Скулит, точно побитая собака», — раздражённо подумал Шумилов.) А что же я одна, без денег?…
Казалось, она напрочь забыла о присутствии Шумилова и полностью погрузилась в свои горести. — Вы забыли сказать, как фамилия вашего Миши, — заметил как бы между прочим Шумилов. Она словно очнулась: — Я не сказала? Безак, Михаил Михайлович Безак. Он был урядником, когда мы познакомились. Молодой, красивый, в синем мундире, сапоги до блеска начищены… Это уже потом, через два месяца, его вывели из штата, а тогда… Его во всех ресторациях уважали и кланялись. Он мне пальто подарил с лисой и ожерелье жемчуговое. Правда, потом все это пришлось заложить… Вы знаете, он моложе меня на 4 года, но куда как умнее, и жизнь знает лучше, чем я… — Внезапно она замолчала, ее лицо опять ожесточилось, на переносице собралась глубокая вертикальная складка: — А скажите, вы его найдете? Да, обязательно найдите и накажите его! накажите! — глаза ее недобро прищурились. — Безак… Безак… Сенатор был такой во времена Государя Николая Павловича. — Да — да, — закивала Семёнова, — Это его дед. Алексей Иванович понимал, что нельзя Семёнову оставлять здесь одну — чего доброго опять исчезнет, нужно было срочно перевезти её в город и для начала показать Карабчевскому. А дальше, без сомнений, ей прямая дорога в полицию. Каким образом это лучше сделать — предстояло еще обдумать. А пока же он поднялся с поваленного дерева и приказал: — Екатерина Николаевна, сейчас Вы соберёте свои вещи и проследуете со мной. «Что ж, — размышлял Алексей Иванович, сидя в коляске извозчика подле молчаливой Семеновой, — задача с честью выполнена. Но какова дамочка! — такая хрупкая и беззащитная на вид бестрепетно расправилась с ребёнком! Ради денег. И все эти россказни о великой любви, все эти рассуждения… Пакость!» По дороге в Петербург Солнце светило прямо в лицо, даря этими осенними лучами последнее тепло. Екатерина спустила на плечи черный платок, прикрывавший до сих пор ее голову, и Шумилов увидел, что волосы у неё стриженые, совсем короткие. Перехватив его изумленный взгляд, она пояснила: «Тиф. Весь июнь провалялась в Александровской больнице.»
Столицу уже мягко укутал тёплый вечер, когда старенькая извозчичья пролетка въехала на Малую Садовую и подкатила к подъезду, в котором находилась контора Карабчевского. Шумилов помог даме сойти с подножки и они вошли в услужливо распахнутые пожилым швейцаром двери. Во взгляде Семёновой отразилось недоумение, когда на двери она увидела начищенную латунную табличку с указанием фамилии владельца конторы и его звания; впрочем, женщина никак не успела отреагировать на увиденное — Шумилов ввёл её внутрь и встал в дверях. |
