– Когда нужно, я привожу Юлю.

– Яа сно, – протянул парень. – Тогда придется ее вызывать на место происшествия. Я не могу принять от вас заявление, раз даже доверенности нет….

– А никакого заявления и не будет. Мы не собираемся заводить уголовное дело по столь пустяковому поводу. – Я заметила, что после этих слов Петр Петрович вздохнул с видимым облегчением. Но для порядка он все таки предупредил:

– Но и это вы, Елизавета Анатольевна, сами решить не можете. Нужно, чтобы сама гражданочка Петрова заявила о том, что никаких претензий не имеет.

– Ее нет в городе… Пока. Я привезу Юлю к вам в участок, как только она появится… – Хотелось как можно быстрее избавиться от присутствия милиции. Я нервничала и не хотела, чтобы Ивакин заметил мое волнение.

– Но, Елизавета Анатольевна, – решительно вмешалась в разговор Шура, – я считаю, нельзя оставлять…

– Почему ты решила, что меня интересует, что ты считаешь? – холодно оборвала я. – Твоя обязанность – продавать товар, остальное позволь решать мне.

Шура надула губы и демонстративно отвернулась к стеллажам.

– Когда вы сможете найти Петрову? – поинтересовался Ивакин, складывая в папку до этого разложенные на столе листы протокола.

– Прямо сейчас займусь этим, – заверила я.

– Пусть возьмет с собой все имеющиеся документы на это помещение, договор аренды… короче, все, что есть. – Меня раздражало то, как нарочито тянул время лейтенант. Он явно не торопился уходить. – А вы тоже вместе с ней подойдете?

– Не уверена. А что, нужно?

– Нет, – смущенно потупился Ивакин, – просто хотелось бы еще пообщаться с такой красивой женщиной…

– Юлия тоже очень красивая женщина, – отрезала я, но потом поспешила на всякий случай смягчить грубость:

– Но я постараюсь подойти вместе с ней. – Я соврала. Идти в отделение я не собиралась ни под каким предлогом.

– Так нас что, и «Вечер трудного дня» снимать не будет? – заволновалась вдруг Шура. – Или все таки могут? – Кажется, теперь я наконец то поняла, зачем продавщица так поспешно вызывала милицию: очень уж ей хотелось попасть в хронику происшествий. Не исключено, что она позвонила не только мне и дежурному милиционеру, но и сообщила о происшествии на пейджер программы.

Петр Петрович усмехнулся и посмотрел на меня. Потом посоветовал Шуре:

– Девушка, если хотите пообщаться с телевидением, то поторопитесь. Они там – на улице, ждут чего нибудь интересненького, увидят, что мы уезжаем, и рванут следом. Так что бегите, пока не поздно.

Продавщица мельком глянула на меня, как бы молчаливо спрашивая разрешения (как будто я могла ей запретить), и сорвалась с места.

– Я же говорил, что все женщины мечтают об экране, – снова подал голос Ивакин.

– Не все, – с досадой отмахнулась я. – Только молодые и глупые.

– Так что, Елизавета Анатольевна, может, встретимся после работы? – Оставшись со мной наедине, Петр Петрович заметно осмелел.

– Стара я для вас, с Шурой вон лучше встретьтесь, – искренне посоветовала я.

– Ну уж! Стара! Скажете тоже! Все бы такие старые были…

– Петь! Все уже в машину загрузились, – в дверь кладовки просунулась рыжая шевелюра Сидорчука. – Тебя только ждем.

– Иду, – с досадой отмахнулся Ивакин, уже дойдя до порога, он обернулся:

– Так как? Вы не ответили…

– Я подумаю, – ответила я, чтобы отвязаться от неожиданного поклонника. Петр Петрович кивнул, водрузил на голову фуражку и вышел вон.