Изменить размер шрифта - +
За ними – стена поселка, а еще дальше, за свалкой досок и цемента, там, где земля уходила вниз, – вид, которого я ждал весь день, с тех самых пор, как мой голос произнес: “Брокен Харбор”. Гладкий, плавный изгиб залива, с обеих сторон окаймленный низкими холмами; мягкий серый песок, тростник, гнущийся под чистым ветром, там и сям у линии воды – пичуги. И море – неспокойное, зеленое, мускулистое – поднялось мне навстречу. Груз того, что находилось с нами в кухне, накренил мир, всколыхнул воду, и она словно готова была вот вот обрушиться на блестящее стекло.

Те же заботливые руки, которые примоднили гостиную, эту комнату сделали веселой и уютной. Длинный стол из светлого дерева, подсолнечно желтые стулья; компьютер на таком же желтом деревянном столике; цветные пластмассовые игрушки, кресла мешки, меловая доска. Карандашные рисунки в рамках на стенах. В комнате порядок – особенно учитывая, что в ней играли дети. Кто то прибрался здесь вечером, который для всех четверых стал последним.

Не комната, а просто мечта риелтора – только вот невозможно представить, кто теперь захочет здесь жить. Во время отчаянной борьбы стол опрокинули, угол столешницы угодил в окно, и на стекле трещина, разбегающаяся огромной звездочкой. В стенах снова дыры, одна высоко над столом, другая, большая, – за перевернутым замком из “лего”. Все вокруг усыпано крошечными белыми шариками, вывалившимися из распоротого кресла мешка; на полу валяются кулинарные книги, блестят осколки разбитой рамки с рисунком. Всюду кровь: брызги на стенах, безумные перекрестия капель и отпечатков ног на кафельном полу, широкие мазки на окнах, запекшиеся сгустки, впитавшиеся в желтую обивку стульев. В нескольких дюймах от моих ног разорванный пополам ростомер с картинкой – мультяшный ребенок, взбирающийся по бобовому стеблю с большими листьями. Надпись “Эмма 17.06.09” почти не видна под свернувшейся кровью.

Патрик Спейн лежал ничком на полу в дальнем конце комнаты, там, где устроили игровую зону, среди кресел мешков, мелков и книжек с картинками. Он был в покрытой высохшими темными пятнами пижаме – синяя рубашка и штаны в бело синюю полоску. Одна рука согнута под телом, другая вытянута над головой, лицо повернуто к нам: очевидно, до последней секунды он пытался ползти, добраться до детей – причину можете выбрать сами. Светловолосый, высокий и широкоплечий парень; судя по телосложению, когда то, возможно, играл в регби, а теперь уже начинал расплываться. Чтобы напасть на него, нужна немалая сила, ярость или безбашенность. Кровь в растекшейся из под его груди луже загустела и потемнела. По всему полу – чудовищная сеть мазков, отпечатков ладоней и полос. Из этого хаоса выходили путаные переплетающиеся следы и направлялись в нашу сторону, но исчезали на полпути, словно оставившие их окровавленные люди растворились в воздухе.

Слева от трупа лужа крови расширялась, ярко поблескивала. Надо будет уточнить у полицейских, но можно с уверенностью предположить, что именно здесь они нашли Дженнифер Спейн. Либо она приползла, чтобы умереть, обнимая мужа, либо он остался лежать рядом, когда покончил с ней, либо кто то позволил им умереть вместе.

Я простоял на пороге дольше, чем необходимо. Когда впервые попадаешь на место преступления, не сразу получается уложить в голове увиденное – внутренний мир отрывается от внешнего, чтобы защититься; твои глаза открыты, но до сознания доходят только красные полосы и сообщение об ошибке. За нами никто не наблюдал, поэтому Ричи мог не торопиться. Я отвел от него взгляд.

Сквозь какую то щель в заднюю часть дома ворвался порыв ветра и разлился вокруг нас, словно холодная вода.

– Иисусе, – сказал Ричи, поежившись. Он был бледнее, чем обычно, но говорил без дрожи в голосе и пока что держался на ура. – Пробрало до костей. Из чего эта хибара? Из туалетной бумаги?

– Не ворчи.

Быстрый переход