Он стоял, подпирая спиной стену возле двери, и слушал приглушенный голос доктора.

— Елизавета Сергеевна, к вам тут гость один просится вот уже битых два часа. Поклонник, так сказать, вашего пения.

— Это тот самый молодой танкист с большими глазами? — ответил мелодичный слабый голосок. — Я почему-то так и думала, что он не удержится и обязательно придет.

— Так пропустить его к вам? Вам, деточка, спать надо. Вам не волноваться, а сил набираться необходимо.

— Борис Моисеевич, голубчик, ну пропустите танкиста, — попросила девушка. — Я у вас тут с тоски умру. А здесь сразу поклонники пошли.

Доктор рассмеялся ее шутке, и Бочкин совсем поник головой. Для него этот смех был убийственным. Больше всего Николаю вдруг захотелось сбежать из медсанбата и не показываться доктору на глаза. Стыдища! Но он мужественно оторвался от спасительной стены, выдержал взгляд врача и шагнул в маленькую комнату с одним окном, выходящим в сад.

Кровать с блестящими шарами на спинках. Белая тумбочка со стеклянной банкой, в которой красовался букетик цветов, явно сорванных у какой-нибудь бабушки. Чувство ревности захлестнуло Бочкина. Он прошел на непослушных, ставших деревянными ногах и остановился перед кроватью певицы.

С подушки в обрамлении светлых, немного вьющихся волос смотрело улыбающееся лицо. А еще у Елизаветы Сергеевны оказались голубые-преголубые глаза. Они совсем не были насмешливыми, негодующими или недовольными. Глаза были приветливыми, лицо очень милым, хотя и сильно бледным.

— Садитесь, юноша, — произнесла девушка слабым голосом. — Не стойте столбом, а то мне трудно смотреть на вас снизу вверх. Глаза болят.

Бочкин опустился на стул с такой готовностью, как будто боялся, что его украдут. Он смотрел, не отрываясь, в голубые глаза и молчал. И молчать ему очень нравилось, нравилось, как на него смотрели.

— Как вас зовут, танкист? — спросила девушка.

— Коля, — выдавил из себя Бочкин и тут же поправился: — Николай Бочкин.

— А меня называйте просто Лиза, — тихонько засмеялась девушка, глядя, как гость прячет в карманах белого больничного халата свои руки. — Вы не обращайте внимания на Бориса Моисеевича. Он добрый замечательный дядька. И очень интеллигентный человек. Он всех норовит называть по имени-отчеству и на «вы». И ко мне обращается исключительно «Елизавета Сергеевна». Но вы не думайте, что я зазналась и что я великая певица. Я всего лишь студентка второго курса консерватории.

— Вы так хорошо пели! — буркнул Бочкин, понимая, что говорит не то, что хотелось бы сказать.

— Перестаньте, Коля, — умоляюще всплеснула руками девушка. — Вам не идет лесть. Вы суровый воин, вы управляете железной грозной техникой. Вы и выражаться должны солидно.

— Как? — поперхнулся Бочкин, готовый растаять как кусок сахара, когда Лиза назвала его просто Колей.

— Ну вот, я вас испугала, — улыбнулась девушка. — Вы не думайте, что я посмеиваюсь над вами. Я просто пытаюсь шутить, пытаюсь сделать так, чтобы вы себя чувствовали свободно. Вы так напряжены. А мне надо, чтобы вы разговаривали со мной, тоже шутили.