Так как он был младшим ребенком в семье, то обычно всегда во всем слушался этих, сколько он их помнил, взрослых женщин. Даже младшая и самая симпатичная из них, угрюмая и миниатюрная Драва, была на шесть лет старше. Одна только Драва вышла замуж, произвела на свет Мерседес, а потом развелась с мужем. Моника и Комелия всегда жили дома, то участвуя в семейном бизнесе, то работая неполный день где-то на стороне. Сейчас они всё свое время посвящали заботе о доме, а если у них и имелась любовная жизнь, то протекала она скрытно и где-то вдалеке.
— Доброе утро, милые дамы, — вяловато-шутливо приветствовал их Лоример. Все они выглядели гораздо старше его: он видел в них скорее своих тетушек, чем сестер, не желая верить в столь близкое кровное родство и тщетно стремясь установить между собой и ими некую родственную дистанцию, некое разделительное пространство.
— Мам, это Майло пришел, — проорала Комелия в сторону кухни, но Лоример уже сам туда направился, прихватив увесистую сумку с мясом. Загородив своей коренастой фигурой проход, в дверях стояла его мать. Она вытирала руки о полотенце и улыбалась ему, мокрые глаза лучились светом из-за затуманенных стекол очков.
— Миломре, — вздохнула и проговорила она дрожащим от любви голосом. Потом четырежды его расцеловала, по два раза коротко ударив его в каждую скулу пластмассовой оправой очков. За спиной матери он заметил бабушку, рубившую лук у шкворчавших и дымившихся кастрюль. Та махнула в его сторону ножом, потом приподняла очки, чтобы смахнуть слезы.
— Гляди-ка, Майло, — как тебя увижу, так от радости плачу, — сказала бабушка.
— Привет, бабуля. Тоже рад тебя видеть.
Мать уже выложила на стол мясо и сосиски, сперва с восхищением взвесив в заскорузлых красноватых руках баранью ногу.
— Ну и кусище, Майло. А это что — свинина?
— Да, мама.
Его мать обернулась к своей матери, и они залопотали на своем языке. Бабушка, осушив глаза, устремилась к нему с поцелуями.
— Я ей говорю — ты у нас такой красавчик, Майло. Ну не красавчик ли он, мама?
— Да, красавчик. И богач. Не то что некоторые дойные коровы.
— Иди-ка, наведайся к папе, — сказала мать. — Он будет рад тебя видеть. Он у себя в гостиной.
Перед дверью, ерзая на коленках, Мерси играла в компьютерную игру, и Лоример попросил ее посторониться. Пока та не торопясь передвигалась, Драва воспользовалась случаем под шумок подойти к нему и раздраженным, неприятным голосом попросить у него сорок фунтов взаймы. Лоример протянул ей две двадцатки, но она заметила, что в бумажнике осталась еще одна тоненькая бумажка.
— А шестьдесят не можешь дать, Майло?
— Драва, мне самому деньги нужны — выходные все-таки.
— У меня тоже выходные. Давай-ка еще.
Он протянул ей еще одну банкноту, получив взамен кивок — и ни слова благодарности.
— Ты всем раздаешь, Майло? — крикнула Комелия. — Мы бы хотели новый телик, спасибо.
— И стиральную машину, пожалуйста, пока не забыл, — добавила Моника. Обе громко рассмеялись, вполне искренне — так, подумал Лоример, словно не воспринимали его всерьез, как будто тот человек, которым он стал, для них был всего лишь уверткой, одной из забавных шуток Майло.
В холле он испытал короткий шок, но быстро взял себя в руки. Из отцовской «гостиной», находившейся дальше по коридору, тоже орал телевизор. В этом доме жили шестеро взрослых и один ребенок. («Шесть женщин в одном доме, — пожаловался как-то его старший брат Слободан. — Для мужика это чересчур. Потому-то мне и пришлось сбежать отсюда, как и тебе, Майло. |