— Николь, а где встречающие? — требовательно спросила девушка.

Коля Маркин — моряк с бородкой — огляделся.

Из распахнутых окон низкого деревянного вокзала уже доносился гвалт — там покупатели сошлись с продавцами. За сквером началась злобная толкотня вокруг извозчиков: от станции до города было пять вёрст, кто первый попадёт на базар, тому и выгода. Паровоз с шипеньем спустил пар и окутался белым облаком. Июльское солнце лупило с неба, точно главный калибр.

— Не маячит никто, — легко сказал Маркин. — Да хрен с ними, Михаловна.

— Им же телеграфировали, что едет жена члена Реввоенсовета фронта, — недовольно заметила девушка. — Они должны соблюдать субординацию.

— Я тоже, знашь, не окурок, — поддакнул Маркин, сразу поменяв мнение.

Маркин был комиссаром Волжской военной флотилии, а девушка — Ляля Рейснер — женой Фёдора Раскольникова, заместителя наркомвоенмора. Федю вчера ввели в состав Реввоенсовета, и Ляля тотчас затеяла поездку в Сарапул за беглым пароходом «Межень». Ляля желала, чтобы штаб флотилии — её штаб — разместился на судне, которое называли императорской яхтой. Раскольников не умел спорить со своенравной женой, а Маркин для Ларисы был согласен на всё. Уже вечером Ляля, Маркин, Утёмин и Волька Вишневский загрузились в пульмановское купе. От Казани до Сарапула поездом была только ночь пути.

В Сарапуле располагался штаб Второй армии, отступающей под нажимом чехов из Самары и Уфы. Три командарма друг за другом переметнулись к белым, а четвёртый увяз в делах. Может, ему вообще не принесли телеграмму Раскольникова. В любом случае командарму сейчас было не до Ляли Рейснер.

Волька Вишневский, рослый и плечистый, распихивая толпу, двинулся к какому-то шарабану. Вольке ещё не исполнилось восемнадцати, а он выглядел мужиком, и на его солдатской гимнастёрке блестел Георгиевский крест.

— Не кипятись, дядя, — улыбаясь, заговорил Волька, вытаскивая из повозки толстяка в сюртуке. — Уступи даме экипаж. Тебе полезно пешочком гулять.

— Я уполномоченный банка! — гневно сопротивлялся толстяк.

— То-то и весишь как золотой телец, — согласился Волька.

На германский фронт он сбежал из гимназии и кое-что ещё помнил.

— Эй, братишки! — крикнул Волька своим. — Карета подана!

Извозчик, покосившись, помрачнел, но промолчал. Понятно, что матросы не заплатят, но с ними лучше не связываться. Маркин заботливо подсадил Лялю в шарабан. Ему нравилось прикасаться к Ляле и услуживать.

Мягкая дорога тянулась через елово-осиновые перелески и крестьянские выгоны, огороженные жердями. Сарапул начался порожними сеновалами, щелястыми овинами, приземистыми избами и штабелями брёвен. По широким деревенским улицам окраины шли бабы с коромыслами, на пустырях детишки пасли коз, в пыли кувыркались куры, сквозь заборы лаяли собаки.

Впереди появился всадник — паренёк в синей косоворотке. Он поравнялся с шарабаном, увидел моряков, сразу осадил лошадь и развернулся.

— Товарищи балтийцы! — крикнул он. — Я военком Ваня Седельников!

— Куда же ты запропастился, сучье вымя? — ответил ему Маркин.

— Да у нас тут всё вразнос… Извозчик, к Стахееву правь!

Сарапул — городок ладный и живший в достатке — сейчас был расхлёстан революцией и завален мусором.