— Не подведи, Хамзат! — пробормотал Иван Диодорыч.

Он не просил Мамедова о помощи — он требовал. Сам-то он справится, он же старый речник, а Хамзат обязан выполнить его приказ — приказ капитана.

И Хамзат Хадиевич выполнял.

Он держал под прицелом всю территорию между пушкой и дальним пулемётным гнездом, изредка посылая короткие очереди — когда ловил взглядом фуражку над бруствером или просто для острастки. Вражеский пулемётчик отвечал наугад и не жалел патронов: пули взрывали землю перед «гочкисом» Мамедова и секли акацию: в воздухе, как мелкие бабочки, порхали жёлтые лепестки. Солдаты копошились в своём окопе, но в атаку не лезли.

— Ты как мэнья выслэдил, Альоша? — спросил Хамзат Хадиевич.

Алёшка притащил винтовки и контролировал ров.

— Заметил, как ты на «Скобелева» прыгнул. Ну, и погнался за тобой. Ясное же дело, что ты к пушке побежал. Только я потом потерял тебя на берегу. Не сообразил, куда ты провалился.

— Тэбэ здэс нэ мэсто! — грубо заявил Мамедов. — Убырайса к Выкфорсам!

— С какого шиша? — дерзко возразил Алёшка.

Хамзат Хадиевич посмотрел на него — Алёшка был решительный и злой.

— Это нэ ыгра!

— А я играюсь, да? — Алёшка клацнул затвором винтовки. — Катька рожает, а эти гады по судну из пушки лупят! Где я должен быть, дядя Хамзат?

Мамедов едва не зарычал и принялся скрести ногтями землю:

— Рады мэнья, Альоша, уходы!

Алёшка отлично понимал, что дядя Хамзат не очень-то надеется выжить. Понимал, что дядя Хамзат хочет его спасти… Ну и что? Там, на «Лёвшине», так жутко и дико кричала Катька… Она рожала в тёмном железном кубрике на засаленной матросской койке — а не в чистой и светлой больнице. Рожала как бродяга, а не его сестра — лучшая в мире!.. Их пароход попытались сжечь, теперь пытаются расстрелять!.. И дядя Хамзат тайком от него, от Алёшки, пошёл драться за Катьку, драться за всех… Разве Алёшка мог такое стерпеть?

— Тебя я тоже не брошу, дядя Хамзат! — устало сказал он. — Я же умею из пулемёта палить. Меня Волька Вишневский ещё в Свияжске научил…

Мамедов отвернулся, схватился за «гочкис» и засадил длинную очередь.

А в другом пулемётном гнезде песок из порванных мешков посыпался на головы сидящих под бруствером солдат. Роман брезгливо дёрнул плечами, подпоручик Василенко снял фуражку и похлопал ею об колено.

— Возьмите. — Роман протянул Василенко бинокль.

В окулярах он только что увидел Мамедова. Бессмертный тот, что ли?.. Роман не чувствовал гнева или ненависти к нобелевцу. Наоборот, Мамедов даже восхищал его своим азиатским умением выворачиваться из неудач и бороться дальше. Но это означало лишь то, что его надо убить своими руками.

— Диверсантов там в лучшем случае двое, — сказал Роман подпоручику. — Вы должны атаковать их, потому что у вас преимущество в живой силе. Речь идёт о считаных минутах, иначе судно большевиков выберется на фарватер, и ваше орудие станет совершенно бесполезно.

— Прошу не докучать мне советами! — уязвлённо ответил Василенко.

Однако Роман был прав.

«Лёвшино», дрожа, осторожно пробирался по затону, как по запретному миру мёртвых. Слева в дыму тихо обрисовался горящий буксир: угольно-чёрный, неподвижный, с пылающими иллюминаторами и вздыбленной львиной гривой пламени. Справа призрачно выступил из тьмы длинный бок пассажирского судна, вроде бы ещё целого, с ровной линией окон, но в их провалах метались багровые отсветы безумия. Сквозь полумрак проступил какой-то бесформенный изуродованный остов; вытянутым трупом проплыла мимо железная баржа; из чёрной воды угрюмо торчала какая-то рубка, будто покойник выглядывал из могилы.