Изменить размер шрифта - +
В Амосе и Яире. И что Яир обязан будет со мной остаться, он уже не сможет отречься

 

И свою глупость я тоже хочу отдать тебе сейчас, и восторженность, и трусость, и вероломство, и сердечную скупость, но и те немногие хорошие качества, что есть во мне. Пусть перемешаются с твоими: мой страх соединится с твоим, и поражение, на которое мы сами себя обрекли, и обрекаем вновь и вновь, поправь меня, если я ошибаюсь, поправь меня

 

Будь со мной, оживи меня, скажи мне: «Свети»

 

Что же я ей дал, одни слова, а что могут слова

 

Вероятно, иногда они всё же могут, бывают же минуты, когда небеса благосклонно распахиваются над землёй

 

Я стал подталкивать его кресло под выступ над окном, чтобы мой мальчик больше не мок. Дождь лил на меня, и я моментально замёрз, а Идо посмотрел на меня из-под одеяла, и я испугался, что его зрачки затянулись туманом

 

Я медленно вела машину по внутреннему кругу, моля, чтобы никто не ехал мне навстречу. Я решила не думать о том, что нужно делать, и позволить инстинктам управлять собой — я вдруг поверила в свой инстинкт

 

Не знаю, что мешало ему меня узнать — его полусонное состояние или мой вид, но я увидел, как напряглось его тело…

 

Какая удача, что две недели назад, я поехала однажды вечером посмотреть, где он живёт, улицу и дом, и весь путь от меня к нему

 

…будто готовясь принять от меня удар, а ведь я ни разу не поднял на него руку, я же всё-таки не мой отец

 

Я ехала внутри мощных потоков воды и думала, что иногда Яир кажется мне ложечкой, преломляющейся в стакане с чаем

 

Я надеялся, что он не видит, как у меня дрожит лицо, это всегда бывает на холоде, мне нельзя находиться на холоде

 

Дождь хлестал по стеклу, никогда не видела Иерусалим таким, таким наклонным под дождём

 

Он приподнялся с кресла и увидел, что я в одних трусах. И тогда он спросил, а я не поверил своим ушам, можно ли и ему тоже, может ли он тоже раздеться

 

Я мысленно говорила с ребёнком, с Идо, я сказала ему, держись

 

Я глубоко вздохнул и, собрав остатки мыслей, тихо сказал, что до сих пор он, наверное, меня не понимал, он так глуп, что не понимает простых слов, но, если он встанет, а я ему даже помогу, мы вместе подойдём к двери и вместе постучим и даже вместе попросим прощения

 

Всё это время я с ужасающей ясностью понимала, что не будь этот день «последним днём» ничего этого не произошло бы

 

У меня уже не было выбора, он, конечно, и слушать не желал о том, чтоб извиниться, и я подумал, что мне ни минуты нельзя оставаться рядом с ним, потому что я не знаю, что могу с ним сделать, я встал и вернулся к дому, прислонился к двери и увидел, что подо мной мгновенно натекла лужица

 

Когда же это началось, когда это могло произойти, может, когда он писал мой дневник в Тель-Авиве

 

Издали, от двери, я объяснял ему, что он ошибается, если думает, что мама придёт ему на помощь, мама в Цфате, вернётся вечером, и сейчас мы с ним только вдвоём, без мамы

 

Или в тот день, когда он написал мне своё имя? И как же «это» перенесло весь период его молчания и уцелело

 

Но он не отвечал, чувствуя, что этим ломает меня ещё сильнее, я спросил, понимает ли он, что я говорю, и есть ли у него силы дойти от кресла к двери, чтобы постучать, расстояние вдруг показалось мне огромным

 

А может быть только после того, как я начала переписывать его письма, и наши слова перемешались? Или, когда я начала вести дневник?

 

Я медленно сполз по двери и сел.

Быстрый переход