– Судя по твоим рассказам, мама тебя очень любит. И оберегает.

– Я не маменькин сынок, если ты это на это намекаешь, – обиделся Максим Андреевич.

– Я этого и не говорила. Но ты сам сказал, твоя мама расстроилась, что тебя бросила невеста. Я тебе не пара, это сразу видно. Мы из разных социальных слоев. Так что она расстроится еще больше, когда узнает меня поближе.

– Что значит «не пара»? Мы живем в демократическом и правовом обществе. Я давно совершеннолетний. Следовательно, я могу делать предложение руки и сердца кому пожелаю.

– Больше всего меня радует, что ты совершеннолетний, – хихикнула в ответ. Юрист всегда юрист, жить не может без правильных формулировок. – Не забудь еще сказать, что дееспособный.

– Да, я дееспособный. Во всех отношениях, – обиделся Литвинов еще больше.

– Не цепляйся к словам.

Литвинов метнул в меня сердитый взгляд.

– Короче, моя мама не монстр. Я хорошо охарактеризую тебя перед родственниками. Даже если ты моей маме не понравишься, она слишком хорошо воспитана, чтобы это показать на людях. Отец, в отличие от мамы в мои личные дела не вникает. Его можешь вообще не опасаться.

– Мамы все одинаковые. Моя тоже за меня жутко переживает.

– Да, они такие. Обещаю, твоя гордость не пострадает, не переживай.

– Я уже поняла, что твоя мама от меня, скорее всего, в восторг не придет, но ты меня в обиду не дашь.

– Именно. Ты все правильно поняла. Твоя задача – смотреть на меня влюбленными глазами и все. Ну ка, посмотри на меня влюбленно. Хочу убедиться, что ты умеешь это делать.

– Хорошо. Будут тебе влюбленные глаза, – я уставилась на Литвинова как смотрит голодная собака на кусок мяса. – Так пойдет?

– Такое чувство, что ты страшно соскучилась по мужику, и хочешь меня изнасиловать, – поежился Максим Андреевич. – Откровенно, грубо и вообще вульгарно.

– Что, неужели так плохо?

– Ужасно! Актриса из тебя никакая. Придется порепетировать.

– А ты тоже будешь смотреть на меня влюбленным взглядом?

– Да. Обязательно.

– Изобрази.

– Прямо сейчас? – удивился Литвинов.

– А чего тянуть? Я же на тебя посмотрела. Тебе не понравилось. Может и мне не понравится, как ты на меня смотришь?

– Учись, студентка, – Максим Андреевич отставил чашку. Зачем то откашлялся. Выдохнул.

Взял меня за руку, осторожно коснулся пальцев. Медленно, нежно. Поднял на меня серые глаза. Глаза, разящие как стальной клинок. И при этом обещающие бесстыдное блаженство.

У меня екнуло в груди. Сердце замерло, а потом забилось как бешеное. Глаза излучали жгучую африканскую страсть, сдобренную капелькой разврата. Хорош, ох, как хорош, мерзавец!

– Стоп, – я тряхнула головой, отогнала неприличные мысли и выдернула руку. – Так смотрят на девушек из эскорта. А не на любимую невесту. Не верю! Где нежность, где трепетность? Такое чувство, что ты меня прямо сейчас повалишь на этот ампирный стол и сделаешь свое черное дело не спрося моего согласия.

– Судя по тому, как ты смотрела на меня, ты бы не возражала. Мы друг друга стоим. Давай сначала. Посмотри на меня застенчиво. Знаешь, как это выглядит?

– Застенчиво будет выглядеть по идиотски. Лучше с нежностью.

Представила на месте Литвинова маленького котенка, которого только что выловили из холодной лужи. Он жалобно мяукает и дрожит. Хочется взять его в руки, согреть на груди.

– У меня настолько жалкий вид? – осторожно спросил меня Литвинов. – Ты не заплачь ненароком.

– Это я от счастья! Я о котенке думала, о мокром и несчастном.

– Лучше думай о симпатичном котике, сытом, ласковом.