В конце теплицы стоят столы на козлах и длинные ряды горшков с саженцами, уже пустившими ярко-зеленые побеги. — А что это?
— Это все салат, — говорит он, глядя на нее так, будто она задала самый дурацкий на свете вопрос.
И, само собой разумеется, так оно и есть. У нее ведь тоже в саду растет латук. Должна знать, как выглядит салат, в конце-то концов. И почему так трудно говорить с собственным сыном?
— Ты разговаривал с Китти? — спрашивает Сара. — Она приезжает домой в пятницу.
— Да, я знаю. — Он не двигается ни на шаг, но поднимает большой пластиковый поднос у двери. На подносе полно блестящих от капель головок латука. — Если хочешь помочь, можешь вынести вон тот.
Она поднимает второй поднос и выходит за Луисом в дверь. Сын проходит к сараю, по-прежнему храня молчание и давая ей время подумать о том, что бы такого спросить и о чем поговорить. В сарае на бетонном полу стоит тележка с колесиками, напоминающая те, что используют в супермаркетах. Он ставит в тележку свой поднос, потом забирает поднос у Сары и ставит рядом.
— Я по тебе соскучилась, — говорит она. И даже для нее слова звучат отчаянно и глупо.
Он на секунду замирает и молчит. Вместо того чтобы сказать что-то, толкает тележку к открытой двери сарая. Колесики производят чудовищный грохот, исключающий возможность дальнейшего разговора, по крайней мере до тех пор, пока Луис не останавливается.
— Ты бы хоть иногда отвечал на звонки, — начинает Сара, — или время от времени посылал бы сообщение. Просто, чтобы я знала, что с тобой все в порядке.
Луис не оглядывается, лишь хлопает металлической крышкой телеги с такой силой, что грохот эхом отражается от стен.
— Как видишь, я в полном порядке, — говорит он.
Сара выходит из сарая вслед за ним. Он направляется в сторону фургона, где, как она полагает, должен находиться офис.
— Когда Китти уехала, мне пришлось совсем нелегко, — говорит она.
Луис поднимает глаза и наконец встречается с ней взглядом. Внешне он сохраняет спокойствие, не то чтобы враждебное, но близкое к тому.
— Оглядываться назад — это здорово, верно? — говорит он. — Вот был бы жив папа. Тогда тебе было бы с кем поговорить и ты наконец оставила бы меня в покое.
Возле фургона стоит столик из огнеупорной пластмассы с железными ножками и три складных стула для пикника. Судя по окуркам и мусорному ведру, полному пакетов от чипсов, именно здесь отдыхают рабочие — кто бы они ни были и где бы сейчас ни находились.
— На тебя работает много людей? — спрашивает Сара, пытаясь поддержать разговор.
После колючего комментария, отпущенного Луисом в сарае, ей хотелось сразу же вернуться в «ленд-ровер» и уехать домой, но тогда пришлось бы разбираться с Уиллом, и было бы черной неблагодарностью сразу уезжать после всех его усилий.
— Не много, — говорит Луис. На столе стоит чашка, наполовину наполненная чем-то, напоминающим кофе. Он выливает жидкость в траву, растущую под фургоном. — Здесь бывает много работы только в определенное время.
— И ты все продаешь на фермерских рынках?
— В отели, — говорит он, — по большей части.
— Правда? Замечательно. И как ты решил заняться этим?
Он не отвечает, и Сара не может его винить. Она слишком сильно старается.
— Ты не хотел бы приехать на обед? — спрашивает она. — Может, в воскресенье, перед отъездом Китти? Собаки точно будут рады тебя видеть.
— О господи, — говорит он, с грохотом опускает пустую кружку на стол и направляется назад к теплицам. |