|
Хорошо, что в эту минуту появился Жан-Жак Гофштеде! Он вошел рука об руку с пастором Вундерлихом – простодушные, жизнерадостные старики, воплощение иных, беззаботных времен. – Ну-с, друзья мои, – начал поэт, – у меня есть кое-что для вас… веселая шутка, стишок на французский манер. Слушайте! Он уселся поудобнее, напротив игроков, которые, опершись на свои кии, стояли возле биль-ярдов, вытащил листок бумаги из кармана, потеребил свой острый нос указательным пальцем с кольцом-печаткой и прочитал веселым, наивно-эпическим тоном: Саксонский маршал , будь ему судьей Амур, В карете золотой катался с Помпадур. При виде их сказал Фрелой, шутник безбожный: «Вот королевский меч, а вот к нему и ножны». Господин Кеппен замер, но мгновение спустя, позабыв про «конфлихт» и благо государства, присоединился к общему хохоту, повторенному сводами зала. Пастор Вундерлих отошел к окну и, судя по подергиванью его плеч, тоже от души смеялся. Они еще довольно долго пробыли в отдаленной бильярдной, ибо у Гофштеде оказалась в за-пасе не одна такая шутка. Г-н Кеппен расстегнул уже все пуговицы своего жилета и пребывал в наилучшем настроении, – здесь он чувствовал себя куда привольнее, чем в большой столовой. Каждый удар по шару он сопровождал веселыми прибаутками на нижненемецком диалекте и вре-мя от времени, так и светясь довольством, повторял: Саксонский маршал… Произнесенный его густым басом, этот стишок звучал еще забавнее. 9 Было уже довольно поздно, около одиннадцати, когда гости, вновь воссоединившиеся в ландшафтной, стали прощаться. Консульша, после того как все кавалеры поочередно приложи-лись к ее руке, поднялась наверх в свои апартаменты, спеша узнать, как чувствует себя Христиан; надзор за горничными, убиравшими посуду, перешел к мамзель Юнгман, а мадам Антуанетта удалилась к себе в антресоли. Консул же пошел вниз с гостями, провожая их до самого выхода. Резкий ветер нагонял косой дождь, и старики Крегеры, закутанные в тяжелые меховые шу-бы, поспешили усесться в величественный экипаж, уже давно их дожидавшийся. Беспокойно ми-гали желтоватым светом масляные фонари, висевшие на протянутых через улицу толстых цепях, укрепленных на кронштейнах возле подъезда. На другой стороне улицы, круто спускающейся к реке, то там, то здесь из темноты выступали дома с нависавшими друг над другом этажами, с ре-шетками и скамейками для сторожей. Между булыжников старой мостовой кое-где пробивалась мокрая трава. Свет фонарей не достигал Мариенкирхе, и она стояла окутанная дождем и мраком. – Merci, – сказал Лебрехт Крегер, пожимая руку консулу, стоявшему возле экипажа, – merci, Жан. Вечер был просто очарователен! – Дверцы с треском захлопнулись, и лошади тронули. Пастор Вундерлих и маклер Гретьенс, в свою очередь изъявив благодарность хозяину, от-правились восвояси. Г-н Кеппен, в шинели с пышнейшей пелериной и в высоченном сером ци-линдре, взял под руку свою дородную супругу и произнес густым басом: – Покойной ночи, Будденброк!.. Иди-ка уж, иди, а то простынешь! Благодарствуй, благодар-ствуй! Давно так вкусно не едал… Так, значит, красное мое по четыре марки тебе по вкусу, а? Покойной ночи!.. Чета Кеппенов вместе с консулом Крегером и его семейством направилась вниз к реке, тогда как сенатор Лангхальс, доктор Грабов и Жан-Жак Гофштеде двинулись в обратную сторону. Консул Будденброк, несмотря на то что холод уже начал пробирать его сквозь тонкое сукно сюртука, постоял еще немного у двери, засунув руки в карманы светлых брюк, и только когда шаги гостей замолкли на безлюдной, мокрой и тускло освещенной улице, обернулся и посмотрел на серый фасад своего нового дома. Взгляд его задержался на высеченной в камне старинной надписи: «Dominus providebit» . |
