Горит мой разум в уровень с Луной.

         Подняв лицо, я Солнцу шлю моленье,

         Склонив лицо, молюсь душой Земле.

         Весь Звездный мир – со мной как в хрустале.

         Миры поют, я голос в этом пенье.

         Пловец я, но на звездном корабле.

         Из радуг льется звон стихотворенья.

Великий обреченный

         Он чувствовал симфониями света,

         Он слиться звал в один плавучий храм –

         Прикосновенья, звуки, фимиам

         И шествия, где танцы как примета, –

         Всю солнечность, пожар цветов и лета,

         Все лунное гаданье по звездам,

         И громы тут, и малый лепет там,

         Дразненья музыкального расцвета.

         Проснуться в Небо, грезя на Земле.

         Рассыпав вихри искр в пронзенной мгле,

         В горенье жертвы был он неослабен.

         И так он вился в пламенном жерле,

         Что в Смерть проснулся, с блеском на челе,

         Безумный эльф, зазыв, звенящий Скрябин.

Из книги «Перстень»

1920

Черный веер

         Черный веер, шелк сквозистый, ворожба полночной птицы,

         Ты навеял сердцу злое взмахом черного крыла.

         В миг один размеры молний принимает взблеск зарницы,

         Если зеркало качнешь ты, если ревность ты зажгла.

         Тусклый месяц встал недобрым, опрокинутый в ущербе,

         Черный веер, зыбью шаткой, с ним согласно колдовал.

         О, среди цветов медвяных были пчелы в вешней вербе.

         Сколько жал вонзилось в сердце. Как бывает пламень ал.

         Оскорбленная словами, на скале была ты, серна,

         Оневестилась с безумьем. Пала в пропасть ты до дна,

         Черный веер в ночь ущерба заклинает достоверно:

         Стала ты невестой ветра, духам пропасти жена.

         Но, душой узнав распятье, ты упала до подножья,

         И Незримые смягчили восемь жутких саженей,

         Черный веер был разорван, и прекрасна правда Божья,

         Овоздушенный сияет стройный стебель вешних дней.