1. Интерн

Решение стать врачом чем-то напоминает полученное в начале октября письмо по электронной почте, в котором предлагается выбрать из предложенных вариантов меню для новогоднего корпоратива. Конечно же, вы выберете курицу, чтобы подстраховаться, и практически наверняка все будет в порядке. Но что, если прямо накануне мероприятия кто-то в «Фейсбуке» поделится с вами наводящим страх видео с птицефабрики и вы станете невольным свидетелем того, как несчастным курицам массово обрубают клювы? Что, если в ноябре умрет Моррисси (Британский музыкант, ярый защитник животных. – Примеч. перев.), и вы, в дань уважения к нему, откажетесь от своей прежней жизни, практически полностью посвященной поглощению мяса? Что, если у вас разовьется смертельно опасная аллергия на эскалоп? В конце концов, никто не может знать наверняка, чего именно ему захочется на ужин шестьдесят ужинов спустя.

Каждый врач выбирает свою будущую профессию в 16 лет – за два года до того, как ему будет разрешено законом рассылать фотографии своих половых органов по телефону. Выбирая, по каким предметам сдавать выпускные экзамены повышенной сложности, он задает траекторию, по которой будет идти его жизнь до самой смерти или выхода на пенсию, и, в отличие от новогоднего корпоратива, Джанет из отдела закупок не станет менять его курицу на свои канапе с козьим сыром – отвертеться уже никак не получится.

Когда тебе 16, твоя мотивация заняться медициной обычно ограничивается фразами вроде «Мои родители были врачами», «Мне нравится Доктор Хаус» или «Я хочу излечить рак». Первые две причины крайне нелепые, а третья была бы совершенно уместной, будь она более искренней, – только вот этим занимаются ученые-исследователи, а не врачи. Кроме того, как по мне, так заставлять держать слово человека в столь юном возрасте немного несправедливо – все равно что придать сделанному в пять лет рисунку под названием «хочу быть космонавтом» юридическую силу.

Что касается меня, то я особо не припомню, чтобы осознанно выбирал для себя профессию врача – скорее, таковы были настройки моей жизни по умолчанию, сродни стандартному рингтону на телефон или обоев с горным хребтом для рабочего стола компьютера. Я вырос в еврейской семье, ходил в школу, которая, как на конвейере, штамповала врачей, адвокатов и членов правительства, и мой папа был врачом. Это было предначертано.

Так как конкурс в мединституты превышает 10 человек на место, то с каждым абитуриентом проводили собеседование и зачисляли только тех, кто лучше всего проявлял себя на этом допросе. Предполагалось, что у всех кандидатов круглые пятерки по экзаменам, так что окончательное решение принималось не на основании успеваемости. Это, разумеется, вполне логично: будущий врач должен быть психологически устойчивым – уметь принимать взвешенные решения в невероятно стрессовых ситуациях, быть в состоянии сообщать плохие новости томящимся родственникам и ежедневно иметь дело со смертью.

В хорошем враче должно быть нечто, чего нельзя вызубрить, чему нельзя дать количественную оценку: у хорошего врача должны быть большое сердце и раздутая аорта, перекачивающая целое море сострадания и доброты.

Во всяком случае, так можно было бы подумать. На деле же мединституты на все это плевать хотели с самой высокой колокольни. Они даже не проверяют, насколько хорошо ты переносишь вид крови. Вместо этого они зациклены на том, чем ты занимался в школе помимо учебы. В их представлении идеальный студент – это капитан двух спортивных команд, чемпион графства по плаванию, лидер школьного оркестра и редактор школьной газеты. Вот такой конкурс талантов. Откройте любую статью в «Википедии», посвященную какому-нибудь известному врачу, и вы увидите что-нибудь в духе: «В юности был успешным игроком в регби, выдающимся спринтером, а в выпускном классе получил звание вице-капитана команды по легкой атлетике».