— Подразнить? — слегка оторопела Кэйт.

— Ну да, — сказал я, лихорадочно соображая, что бы соврать дальше. — Я же в тебя сразу влюбился, а ты меня ненавидела.

— Ну, Юджин, сочиняешь ты здорово, — засмеялась супруга. — Если бы я все не видела собственными глазами, то поверила бы.

— Все мы совершаем ошибки, — изрек я. — Если бы я знал, что мы с тобой все-таки поженимся, то никогда бы не предложил девице тебя разыграть.

— Эх, как бы хотелось тебе поверить… Или, хотя бы в то, что я не узнаю больше о новых изменах. Неужели ты переменишь свою жеребячью натуру?

— Почему жеребячью? Гневко мне сто очков даст. А я, между прочем, давал тебе сегодня клятву у алтаря… Покамест еще не бывало такого, чтобы я изменил собственного слову.

— Ну-ну, — недоверчиво протянула Кэйт, поворачиваясь на другой бок. Сладко зевнув, сказала. — Давай-ка спать, нас барон на завтра в театр пригласил.

В театр? Хотел уточнить, правильно ли я ее понял, но Кэйтрин уже спала.

Про театры я слышал в университете, на лекциях, посвященных предшественнице Старой империи — Элладе, где мои профессора рассказывали про первые театры под открытым небом, где актеры выступали в масках. А что играли, уже и не вспомню. Вроде бы, что-то про птиц, обидевшихся на богов и, в наказание, закрывших собою небо, дабы жертвенный дым не достиг божественных уст.

В Швабсонии, помимо жонглеров и менестрелей, мне приходилось видеть странствующих актеров, останавливающихся на неделю-другую в небольших городах, считавших за счастье, если какой-нибудь влиятельный вельможа предлагал лицедеям пожить у него в замке месяц-другой, на всем готовом, но никому бы в голову не пришло, что для представлений можно выстроить специальное помещение, со сценой для артистов и лавками для зрителей, выделив для благородной публики места, отделенные от остальных специальной стеной.

Я не сразу уловил суть — уж слишком громко разговаривали актеры, пытаясь докричаться до дальних уголков зала, где сидели не то грузчики, не то гуртовщики, потом втянулся и осознал, что нам показывают сюжет из древней истории, про некое королевство, где правил добрый король Микобер. При его царствовании все были счастливы — подданные плясали и пели, скот плодился, а рожь и пшеница кустились, одаряя землепашцев богатыми урожаями. Но вот беда — у Микобера имелась жена по имени Дидетта, влюбленная в его младшего брата Рикобера, а брат, соответственно, влюбился в невестку. Скорее всего, Рикобер до конца дней своих просто вздыхал бы о жене брата, не позволяя чувствам выйти наружу, но женщина, как это часто бывает, оказалась решительнее мужчины. Королева уговорила Рикобера, чтобы тот во время охоты убил старшего брата, освободив себе место в постели и на престоле.

Но Рикобер струсил и не довел до конца дело. Ударив Микобера по затылку, младший братец связал короля, решив, что того растерзают дикие звери, а сам поспешил во дворец, где объявил о смерти старшего брата и о том, что отныне он становится правителем, а женой сделает вдову усопшего.

Никто не возражал, только старый слуга короля Мидело сомневался в гибели своего господина и требовал, чтобы все отправились его искать, но злая королева высмеяла старика и выгнала его в лес. Мол — иди и ищи, авось, заодно и зверей покормишь.

Подданные, слегка погоревав, начали праздновать коронацию нового короля, а заодно и свадьбу Рикобера и Дидетты, радуясь, что их поят и кормят на дармовщинку.

А добрый король остался жив. Как это бывает в сказках, его нашла в дремучем лесу прекрасная пастушка, освободила и отвела в свою убогую хижину, где лечила Микобера прохладной водой, поила свежайшим молоком и кормила лепешками.

Добрый король поправился и, разумеется, влюбился в свою спасительницу, но не знал, как вернуть престол.