Затем отломила у маминых туфель каблуки, потому что так по магазинам бегать удобнее, ноги не устают.

Бабушкин парик Бука старательно перекрасила в зелёный цвет, потому что бабушке очень идёт зелёный. И ещё бабушка говорила, что всякая зелень очень полезна.

Дедушкину коллекцию марок Бука расклеила в коридоре. Чтобы все могли ею постоянно любоваться.

— О-хо-хо! — сказали мама, папа и дедушка и быстренько сбежали из дома по делам.

И бабушка ушла в парикмахерскую. Бука огорчилась, залезла под кровать и сидела там два часа, страдала. Но пугать было некого, просто так лежать скучно, и Бука решила под кроватью поползать. Туда-сюда.

— Вот и молодец! — сказала ей бабушка, когда вернулась. — Теперь мне не надо будет под кроватью пыль вытирать. А парик такого цвета вполне годится для дедушкиного пугала на даче. У нас будет самое красивое пугало во всей округе!

И бабушка спрятала светло-зелёный парик в ящик с дачными инструментами. Тем более что у бабушки теперь и без парика была очень модная молодёжная стрижка под ёжик.

Бука обрадовалась, вылезла, и они с бабушкой пошли Букино платье отстирывать. Потом папин галстук развязали, мамины туфли в ремонт отнесли и дедушкины марки аккуратно от стены отклеили.

Когда мама, папа и дедушка вернулись, Бука их предупредила:

— Я сегодня столько хороших дел за день переделала — на целый месяц хватит. Так что теперь целый месяц буду отдыхать.

И все этому очень обрадовались. Так обрадовались, словно думали, что буки на свете специально для отдыхания живут.

Как Бука рассердилась

Зима в этом году была не очень правильная. Бука ждала, ждала, когда на оконном стекле появятся красивые морозные узоры, и не дождалась. Тогда она нарисовала узоры акварелью. Красной и зелёной. Акварель потекла, перемешалась, и рисунок стал некрасивого цвета. Точнее, совсем его не стало. Стала грязная лужа. Бука рассердилась и принялась смывать краску. Вода весело текла по подоконнику, по Буке, по коту, спавшему на батарее.

— Раз такое дело, — сказала бабушка, — не могла бы ты заодно и цветы полить.

Бука наклонила бутылку с водой к кактусу и нечаянно укололась.

Бука и без того была насупленная, а тут так рассердилась не на шутку.

— Это всё из-за тебя, бабулька! Ты мне велела цветы поливать! Вечно мне приказываешь!

— Это я-то приказываю? — тоже рассердилась бабушка, бросила недокрученные котлеты и ушла в комнату поворчать.

— Мы её, можно сказать, из-под кровати вытащили, выкормили, а она так со старшими. И у кого научилась! У вас и научилась! — выговаривала бабушка сидевшему за газетой папе.

— У нас? Это когда же мы к вам, Вера Сергеевна, непочтительно относились?! — возмутился папа, свернул газеты и ушёл этажом выше, к своему другу дяде Саше. Папа считал, что в такой маленькой квартире, как у нас, и сердиться-то по-настоящему негде, а у дяди Саши просторно, он один живёт. Папа весь вечер сидел у дяди Саши на кухне. Сидел, сидел… Уже и ужинать пора, а его все нет. И мама уже чуть было на него не рассердилась. Прошла по углам, посмотрела на хмурую бабушку, на мрачную Буку, на взъерошенного кота и сказала:

— Ну уж нет. Я сердиться не буду. Сердиться вредно. Цвет лица портится. Вон вы какие серые сидите.

И мама взяла сковородку и начала стучать по батарее. Долго стучала, даже раскраснелась. Кот от такого стука спрятался в кладовке. Бука залезла обратно под кровать, а бабушка просто взмолилась:

— Уж лучше бы ты сердилась, как мы, чем так не сердиться.

Наконец ручка у сковородки отвалилась и все радостные собрались на кухне. И папа вернулся. И дедушка из библиотеки пришёл. Он всё пропустил и даже не знал, что сегодня день такой несчастливый, — все сердятся.