— Но самый лучший все же мой, — с наигранной важностью предупредила Моника.

— В этом можешь не сомневаться, — с готовностью заверила ее Кэй.

Моника вдруг окинула ее встревоженным взглядом.

— Думаешь, справишься? — нерешительно спросила она.

Кэй широко улыбнулась.

— Не поверишь, но я сейчас так счастлива, что справлюсь абсолютно со всем…

В лиловой дымке сумерек растворился аромат пионов, чьи бутоны в проникавших в комнату отсветах уличных фонарей были окрашены каким-то фантастическим цветом, в котором смешались все оттенки оранжевого, желтого, охристого и золотистого. Теплый ветер неторопливо и бесшумно перебирал узорчатые складки прозрачного тюля, и ни один звук не нарушал тишину полутемной гостиной, где за еще не убранным после гостей столом сидели друг против друга Кэй и Фабьен.

Их глаза уже успели привыкнуть к царившему в квартире сумраку, и они вот уже несколько долгих минут разговаривали с помощью взглядов, оставив в покое избитые многими поколениями влюбленных слова. Потому что хотели сохранить как можно дольше волшебство этих мгновений. Мгновений, каждое из которых неповторимо. А значит, невозвратимо.

— Сегодня был прекрасный вечер, — наконец осмелился нарушить тишину Фабьен. — Я не ожидал, что мы проведем его с твоими друзьями так весело…

— Эдвард твой друг, — улыбнувшись, напомнила Кэй.

— Да, верно. Значит, лучше будет сказать — с нашими друзьями, — по-прежнему не сводя с нее выразительного взгляда, сказал он. — Они очень рады за нас. Это было заметно. Эдвард даже предложил тост за нашу долгую семейную жизнь…

— Приятный тост, хотя и неожиданный… — дотронувшись до самого маленького, еще не распустившегося цветка, задумчиво сказала Кэй.

— Да, обычно его произносят только на свадьбах… Хотя не обязательно всегда и во всем следовать традициям…

Кэй бросила на него шутливо-вопросительный взгляд.

— И как я должна истолковать твои слова? — подавшись вперед, спросила она. — Как репетицию признания в любви или…

— Как начало. Как начало признания, — порывисто сжав ее ладонь, выпалил Фабьен и, словно опасаясь, что больше никогда не осмелится сказать обо всех тех чувствах, которые сейчас переполняли его душу, торопливо продолжил: — Ты даже не представляешь, как хотел я сделать это признание десять минут назад, когда сидел рядом с тобой вот за этим столом… Ты была такой красивой… Нет, ты была просто восхитительной, волшебной, неземной… Я смотрел на тебя и не верил, что все это происходит со мной, что меня смогла полюбить такая девушка, как ты… Меня, некрасивого, неудачливого в любви ботаника, не умеющего толком сделать даже самый банальный комплимент… Я так боялся показаться тебе нелепым, несуразным и не достойным твоей любви, что готов был прямо в присутствии Моники и Эдварда просить тебя стать моей женой… Останавливало только одно: я опасался, что ты рассердишься… Ведь с подобными просьбами обращаются, когда остаются наедине… Не забыв при этом о цветах…

Фабьен стремительно вскочил со стула, так же стремительно подошел к стеллажу у окна и, достав из-за него небольшую картину в отливавшей золотистыми отблесками рамке, теперь уже медленно и нерешительно сделал несколько шагов обратно к столу, протягивая картину Кэй.

Она окинула ее недоуменным взглядом и замерла, не смея пошевелиться: на картине был изображен букет фиалок, перевязанный широкой белой лентой.

— Я ведь обещал тебе неувядающие фиалки, — смущенно улыбнулся Фабьен.