Мы молча ждали – минуту, две.

– Течёт, – проговорил он. – Надо перетянуть.

Я сбегал в машину и, вытряхнув аптечку, нашёл какой-то древний бинт. Примчался, с хрустом разорвал пачку и собрался уже перевязать раненого, но он вырвал бинт у меня из рук и бестолково, заливая кровью землю под липами, сварганил повязку. Он был совсем не похож на доктора.

– Ну что, до дому-то подвезти? – спросил я, когда он справился.

– Сам дойду, – буркнул он и зашагал прочь, поддерживая руку с моментально промокшим бинтом.

Я смотрел насмешливо, чувствуя, что он не уйдёт далеко. И правда, через дюжину шагов он развернулся и пошел обратно.

– Чего тебе? – спросил я, хотя отлично знал, зачем он вернулся. Счастье с пятном на совести обременительно. Ему нужно было прощение. Вот уж, брат, не дождёшься! Мучайся.

– Я хотел сказать… – начал он. – Мы, конечно, никуда уже не поедем. Ты завтра заезжай за ними. Не знаю, как Майя. Но Лизу хотя бы возьмёшь на открытие.

– Топай! – сказал я. – Зайдёшь в мой дом – убью.

Он взглянул, заморгав, как будто я плеснул ему чем-нибудь в лицо.

– Я и не захожу! Спроси у Лизки! Об этом даже…

– Топай, ищи травмпункт, – перебил я. – А то помрёшь молодым.

Он повернулся и, покрепче зажав пальцами чёрный бинт, пошёл через заросли – к шоссе, а я купил в пристанционном магазинчике водки и дёрнул к Пете.

Не знаю, для чего я поехал к нему. От сочувствия меня бы стошнило. Наверное – разделить угар. Тем горше оказалось разочарование, когда Петя заявил, что не собирается пить со мной, и отобрал бутылку. – Ты чего! У тебя же с утра открытие! – напомнил он. – Булочник с похмелья – это пошло! – и, оценив беглым взглядом мой вывалянный вид, прибавил: – Ладно, давай отряхивайся и проходи!

В Петиной модной квартирке царил умеренный по холостяцким меркам бардак. Рояль был завален распечатками договоров и таблиц, на журнальном столике вращал световые спирали ноутбук. Сам хозяин был сосредоточен и бодр – он как раз трудился над своим впечатляющим будущим. Всклокоченные волосы и табачный туман, дрейфующий в сторону форточки, свидетельствовали о великих раздумьях.

Я вошёл и, свалившись в кресло, изложил в паре слов всё, что думаю о своих жизненных перспективах.

– Ладно, – сказал Петя, внимательно на меня посмотрев. – Сейчас психотерапию с тобой проводить бесполезно. Так уж и быть, грамм сто я тебе налью, и ложись. Надо выспаться. А я ещё посижу – Михал Глебыч, видишь, накидал делишек.

Он выдал мне подушку и велел топать в тот конец его «студии», где располагалась кухня. Там, в единственном укромном уголке за стенкой арки, был подвешен пёстрый мексиканский гамак. У меня не осталось воли спорить. Я переместился, куда было велено, и в качнувшейся над землёй первобытной люльке ушёл в прозрачную дрёму. Не знаю, спал ли я. Мне казалось, что «нолик» на микроволновке всю ночь сообщал мне некую неприятную информацию. То ли я – ноль. То ли начинать – с нуля.

В четыре я встал. Голова ныла. На полке с чаем и кофе нашёл таблетку от башки и поехал на открытие собственной булочной.

Дорогой я созвонился с Маргошей – они с Денисом уже были на месте. Вскоре по валам осеннего тумана добрался и я. Сквозь чистые стёкла уютно поблескивал освещённый торговый зал – шторы-паруса, несколько старомодных столиков, большие и маленькие корзины, в которых вот-вот появится хлеб. Через пару минут ветер принёс волну горячего аромата – и меня замутило. Я пошарил взглядом по земле. Мне хотелось найти что-нибудь тяжёлое. Трубу или кирпич. Но в глаза лезли одни цветы. Маргоша с её неисчерпаемой энергией окружила нашу булочную ящиками с геранью и петуньями, а на газонах сами собой проросли маргаритки.