– Опять вы меня обломали, Пульхерия Афанасьевна. От вашей жестокости в моем сердце образовалась кровавая рана размером с кулак.

– Вы все шутите, Игорь Петрович, а я между тем, рассказав вам всю правду, лишаюсь прекрасного безбедного будущего, правда, при этом возвращаю себе самоуважение и спасаю невинного человека от тюрьмы.

– Очень хорошо. Теперь давайте поговорим о нашем невинном человеке.

Лучезарная улыбка исчезла с лица Штыкина. Оно стало непроницаемым и невыразительным.

– Получается, что Григорий Гранидин лгал?

– Да.

– И Александр Николаевич лгал?

– Да.

– И Галина Матвеевна пошла у всех на поводу и солгала тоже?

– Да.

– А Никита Назаров, рискуя быть обвиненным в убийстве, тоже солгал?

– Солгал, солгал, – закивала Пульхерия, – мою честь спасал. Благородный человек, сейчас таких мало.

– Благородный человек, прежде всего, не станет женщину, оставшуюся без мужа, компрометировать, – нахмурившись, сказал Штыкин.

– Это случайно получилось, я сама была виновата, – попыталась она оправдать Никиту.

– Ничего случайного в этом мире нет. Вы, Пульхерия Афанасьевна, жить не можете без неприятностей. Вам без них скучно.

– Воспитывать будете, гражданин начальник?

– Не мешало бы, только бесполезно.

– Очень хорошо, что вы это понимаете.

– Чувствую, что наш разговор зашел в тупик, – Штыкин начал убирать в бумаги в стол. – Подождите меня, я скоро вернусь.

Вернулся он через десять минут. Следом за ним в комнату охранник ввел Никиту. Пульхерия, увидев его, разозлилась на Штыкина.

– Зачем вы его привели? – вскочив, с возмущением спросила она. – Я вам все сказала, вытащила его из ловушки. Зачем мне его опять видеть? Это уж слишком!

– Я хочу устроить вам очную ставку, – ответил следователь.

– Не нужны мне никакие ставки! – продолжала кипятиться Пуля. – Я от всего этого балагана устала. Вы понимаете это?

– Понимаю, – спокойно ответил Штыкин. – Но я хочу, чтобы вы все повторили в присутствии подозреваемого.

– Зачем ты ему все сказала? – удивился Никита.

– Затем, что тебя обвиняют в убийстве, – буркнула она и устало опустилась на стул возле стола.

– Ну и пусть обвиняют. Я никого не убивал, и они ничего не смогут доказать. Сколько можно тебе об этом говорить?

Он замолчал. На его лице читалось только неодолимое упорство.

– Надеешься на справедливое правосудие? – спросила Пульхерия с недоброй усмешкой и, не дожидаясь ответа, выкрикнула: – Наивный дурак, в нашей стране его нет!

– Гражданин следователь, я официально заявляю, что эта женщина вам наврала. Ей очень хочется быть мученицей. А я не хочу, чтобы у нее была причина обвинять меня в том, что я испортил ей жизнь, лишил возможности связать свою судьбу с сыном олигарха!

– Ты с дуба рухнул?

– Да, рухнул. Тебе одной, что ли, падать? Вцепилась в этого Германа мертвой хваткой, а когда услышала, что меня обвиняют в убийстве, решила сделать широкий жест: тебе совестно быть счастливой, когда рядом кому-то плохо.

– Ну как вам, Игорь Петрович, аргумент? Нравится? Нормальный человек может такое сказать?

– Нет смысла спорить, граждане, – ответил Штыкин. – Ваша позиция мне более или менее понятна.