– Но, Игорь Петрович, вы же сами с ней разговаривали и убедились – я не обманывала вас, – возмутилась Пульхерия.

– Моя личная симпатия к вам судом в расчет приниматься не будет.

– Вы поверили только потому, что симпатизируете мне?

– Нет, вы неправильно меня поняли. Из симпатии к вам я мягко говорю. На деле все будет так: ваша домработница уже рассказала о Кате Гранидину. Дедушка по-свойски поговорит с внучкой и на суде она откажется от своих слов, скажет, что ничего не помнит. Душа ребенка, как известно, податлива, пластилин, лепи что хочешь.

– Вы должны были по всей форме зафиксировать ее показания, – сердито сказала Пуля.

Штыкин тяжело вздохнул и с укоризной взглянул на нее:

– Вы мою историю знаете. Я не хочу вновь терять работу и ставить жирный крест на своей карьере даже из братской любви и уважения к вам.

– Я все скажу на суде, – упрямо настаивала Пульхерия.

– Ваше красноречие и остроумие на суд не произведут никакого впечатления, не думаю, что вам удастся убедить его в правдивости ваших слов. А уж Александр Николаевич постарается сделать все, чтобы дискредитировать вас. И, зная его мстительный характер, думаю, на этом он не успокоится. Так как причин лгать у Галины Матвеевны уже не будет, она заявит на суде, что застала вас с Никитой. Полагаю, красок при этом не пожалеет. Станет понятно, что вы безумно любите своего бывшего мужа и стараетесь спасти его любой ценой. А прокурор всех убедит в том, что Никита заявился к вам сразу после убийства ради алиби и что между вами не исключен сговор. Из свидетельницы вы плавно превращаетесь в соучастницу. Итак, вы идете до конца, прощаетесь с Германом Александровичем и со своим обеспеченным будущим. Но есть и другой путь. В этом случае все просто: вы оставляете все, как есть. Против вас не выдвинут никаких обвинений, институт имени Сербского без вас отдыхает, Александр Николаевич готов простить вам вашу горячность и даже позволить Герману жениться на вас. Он просил также передать, что, если вы пожелаете, после свадьбы можете покинуть с мужем страну и уехать, к примеру, в Англию или Скандинавские страны, не исключена и Америка. Он на первых порах готов оказать материальную поддержку.

– И это мне говорите вы? Штыкин, я вас не узнаю! – с горечью воскликнула Пульхерия.

– Мое начальство и Гранидин просили меня выступить в качестве миротворца. Я изложил вам только то, что они поручили мне сказать. Влиять на ваше решение я не собираюсь.

– Можете не оправдываться. Но вы забыли о третьем пути развития событий.

– Разве есть третий путь? – скептически усмехнулся следователь.

– Да. Найти настоящего убийцу.

– Как я и предполагал, вы на этом не остановитесь.

– Если вы бездействуете, его найду я.

– Вы в своем репертуаре, Пульхерия Афанасьевна. Не устаю вами восхищаться. Так каков будет ваш ответ?

– Во всяком случае, признаваться в поражении я не собираюсь.

– Представляю реакцию Гранидина, – с улыбкой сказал Штыкин. И уже без улыбки тихо добавил: – А уж реакцию своего начальника даже представить боюсь.

Неожиданная помощь

– Да, подруга, положению твоему не позавидуешь. Плюнь на всех этих мужиков, поезжай ко мне на дачу или на дачу своих родителей, уйди в подполье на полгодика, авось этот нарыв без тебя сам рассосется, – предложила она.

– Нет, не рассосется. Нужны радикальные меры, иначе Назарову крышка.

– Вот его спасать ни за что бы не стала. Очень хорошо помню, как ты целыми днями рыдала по нему, рвала свое сердце.

– Не надо, не напоминай, – взмолилась Пульхерия, – я все равно его в беде не брошу.