Быть может, сестра? Простая женщина, вышедшая замуж за плотника, всегда немного завидовала Тиму. Она с удовольствием искупается во всем этом. Нет, Тиму не следовало даже рассматривать ее кандидатуру.

Отец умер, мать слишком одряхлела. Неужели у него совсем не осталось близких друзей? Как же он ухитрился прожить жизнь так, что на свете не существовало никого, кто любил бы его бескорыстно и слепо – правого или виноватого? Впрочем, вероятно, подобного рода отношения строились только на двусторонней, взаимной основе, а он всегда тщательно делал так, чтобы рядом не оказалось людей, которых он не смог бы с легкостью бросить, стань они обузой или источником неприятностей.

Помощи извне ждать не приходилось. Он мог рассчитывать на одни лишь собственные внутренние ресурсы. Как мы поступаем, устало размышлял он, когда терпим на выборах сокрушительное поражение? Мы перестраиваем ряды, готовим планы на годы пребывания в оппозиции, атакуем сами основы политики оппонентов, используя свой гнев и разочарование от проигранной битвы как топливо для новой схватки. Но, заглянув в себя в поисках смелости, ненависти и озлобления, чтобы отобрать победу у Тони Кокса, он обнаружил только трусость и мелкую неприязнь. Бывало, что и раньше он переживал неудачи и унижения, но вел себя как настоящий мужчина, а у настоящих мужчин всегда хватает сил, чтобы продолжать борьбу, не так ли?

Он неизменно черпал силу в своем самоощущении, в образе стойкого, правдивого, преданного делу и отважного человека, умеющего как гордо нести знамя победителя, так и с достоинством проигрывать. Тони Кокс заставил его увидеть себя в совершенно ином свете: наивным дурачком, соблазненным пустоголовой девчонкой, слабаком, предавшим своих при первом же намеке на шантаж, испуганным до готовности ползать на коленях и молить о пощаде.

Он крепко зажмурил глаза, но эта сцена не хотела покидать сознания. Она останется с ним до конца жизни.

Но не обязательно так уже долго.

Наконец он нашел в себе силы начать двигаться. Сначала сел на краю постели, потом встал с нее. На простыне осталась кровь. Его кровь. Позорное напоминание. Солнце переместилось на небе и теперь ярко светило в окно. Тиму и хотелось бы задернуть штору, но требовавшееся усилие казалось чрезмерным. Он протащился из спальни через гостиную в кухню. Чайник и коробка с заваркой остались там же, где она их оставила, заварив чай. Она небрежно разлила часть его по пластиковой поверхности стойки и не потрудилась поставить бутылку с молоком обратно в маленький холодильник. Аптечка для оказания первой помощи находилась в самом верхнем, недоступном для детей и надежно запертом ящике буфета. Тим перетащил стул по кафельной плитке пола и влез на него. Ключ он прятал поверх буфета. Он отпер дверцу ящика и достал старую жестянку из-под печенья с изображением собора в Дарэме на крышке.

Спустившись вниз, он поставил жестянку на стол. Внутри он нашел ватные тампоны, рулон бинта, ножницы, антисептическую мазь, лекарство от желудочных колик у малолетних детишек, забытый французский солнцезащитный крем и большой, полный таблеток пузырек снотворного. Он высыпал таблетки и завинтил крышку. Потом из другого шкафа достал чистый стакан.

При этом он упрямо старался не делать ничего лишнего. Не убрал молоко, не вытер разлитую заварку, не поставил на место жестянку с аптечкой и не закрыл ящик буфета. В этом нет никакой необходимости, напоминал он сам себе.

Стакан и таблетки он принес в гостиную и поставил на письменный стол. Его поверхность была пуста, если не считать телефонного аппарата: он всегда наводил идеальный порядок, закончив работать.

Потом открыл тумбочку под телевизором. Там стояли напитки, которые он с самого начала хотел предложить ей. В его распоряжении было виски, джин, сухой херес, хорошее бренди и непочатая бутылка eau de vie prunes, которую кто-то привез ему в подарок из Дордони.