Он встал, ухватился за край стола и подался вперед.

— Эту запись прокручивали на вечеринках как анекдот, Уилф. Например, когда обмывали мою диссертацию. Нет, сэр, не я это придумал, не вините меня. Я просто вам рассказываю, сэр. Вообще-то на этой вечеринке я впервые услышал вашу речь, до того я просто вникал в фонемы. И фонемы мне основательно осточертели.

Я обнаружил, что и сам встал. И тяжело опустился в кресло.

— Это чудовищно. Просто чудовищно!

— Нет, сэр. Не считая звуков, там не было бы ничего смешного, если бы не одно совпадение. Вы там рассуждали об английской социальной системе — сказали, что британцы — это греки, а американцы — римляне. Говорили о «спартанской неподкупности» чиновничества. Приводили примеры его безраздельной преданности долгу, вроде того, как крайне консервативные чиновники провели для социалистов национализацию промышленности. Просто, когда проигрывали эту пленку, мы были ох как наслышаны о Филби и его приятелях. Смешно? Люди там за животики держались. И им было стыдно. Ваши замечательные государственные служащие не только вас окунули в дерьмо. Они окунули нас! Вас и ваш деревенский акцент!

К своему удивлению, я обнаружил, что тоже вцепился в край стола, как и он.

— Это было крайне неразумно с вашей стороны, Рик, если вы простите мой деревенский стиль изложения. Вы себя раскрыли, правда? Теперь мы все знаем?

Огонь в нем начал утихать. Он сник, возвращаясь в состояние, как я теперь понимал, не рассеянности, непонимания или раболепия, а какой-то непостижимости. Мы оба изучали друг друга.

— Ты высказался, сынок. Вино в блюдце, будьте любезны.

Он еще чего-то ожидал. «Рик — ханурик».

— Не выпьешь вино из блюдца — не будет авторизованной биографии. Не будет писем от Макниса, Чарли и Памелы Сноу, целого шкафа раритетов! Черновых вариантов. Оригинала рукописи «Все мы как бараны», который резко отличается от опубликованного текста. Фотографий, дневников, восходящих к школьным дням Уилфа… Не будет счастливейших дней твоей жизни, Таккер, когда ты сможешь запустить когти в… удовлетворенного Холидея. Ты сможешь подняться с колен. Войти в золотые ворота. Приобрести скромную славу.

— Стипендия…

— Чушь собачья.

Он обреченно протянул руку, с трудом налил «доль» в маленькое блюдце.

— Поставь на пол.

Впервые в жизни я увидел, как глаза действительно наливаются кровью. Кровеносные сосуды в уголках глаз стремительно расширились. Мне даже показалось, что они вот-вот лопнут. Потом он разразился каким-то сдавленным смехом, и я вместе с ним. Я рявкнул «гав-гав», он мне ответил тем же, мы захохотали, потом он поставил блюдце на пол, стал на колени и тут только сообразил, что от него требуется. Я услышал, как он лакает.

— Хорошая собачка, Рик, хорошая собачка!

Он вскочил на ноги и запустил в меня блюдцем, но я знал, что Господин не пострадает, и блюдце просвистело мимо моего уха. Оно зацепило гардину и упало на пол. Ковер был достаточно толст, и оно не разбилось — только крутилось по спирали, пока не остановилось дном кверху. Таккер обессиленно упал на стул. Он весь сжался, уменьшился настолько, что одежда на нем походила на парус, надуваемый ветром. Лицо он закрыл руками. Только затем я заметил, что его бьет крупная дрожь, словно в глубоком шоке. Собачка. Он сидел, подавшись вперед, обхватив лицо ладонями и упираясь локтями в полированный стол.

Я вернулся к нетерпимости и дерзко спросил у нее:

«А это как?»

Между пальцами у него текли слезы. Отдельные капли падали на полированный стол, но другие сотрясениями тела Рика выбрасывались в воздух и каким-то образом попадали в меня.