Люди уже не те, что раньше. Низшие сословия забыли свое место. О долге, обязательности никто и не вспоминает. Куда ни глянь – жестокость, злоупотребление. И с кем ни поведешь дела, от всех одни неприятности. А ведь она помнила дни в отдаленном прошлом, когда это было не так, когда люди и жизнь были простыми и ясными. Когда только все переменилось?

Перед войной она едва не вышла замуж за моряка. Она помнила, как хорошо он смотрелся в своей форме в тот день, когда корабль отчалил. Накануне вечером они танцевали под Бенни Гудмена. А теперь его кости где-то на дне океана, вот что в конечном итоге подсовывает вам жизнь – смерть и разочарование. В этом смысле мир ничуть не изменился. А вот люди изменились. Не осталось ничего, кроме хватательного рефлекса, у них теперь только одно на уме – тянуть на себя, отбирая у вас. Просто не оставляют вам иного выбора, кроме как их опередить. Никакой ничейной земли. Она сколько могла сидела дома, но и там приходится вести войну с шайкой неотесанных деревенщин, которые нисколечко в прогрессе не разбираются, да и в неизбежности тоже.

Поджав губы и прищурив глаза, она восседала посреди подушек сзади и смотрела прямо перед собой в лобовое стекло, пытаясь не видеть отвратительного людского стада, толкущегося на тротуарах и вдоль обочин. Она полагала, что есть некое достоинство в ее лице, худом и длинном, с выступающим подбородком и монаршьими глазами – такие насквозь видят подданных и их жалкую возню. В ее лице не было ничего слабого, ничего жиденького, безвольного. Такое лицо не скоро забудешь. Поглядев на свое отражение в зеркальце заднего вида, она поправила выбившуюся прядь.

Ее сосредоточенность нарушил пронзительный вопль старого китайца – торговца газетами, раскричавшегося, вероятно, из-за пяти пенсов. У бордюра распахнулась задняя дверь фургона и на тротуар вышел мужчина с освежеванным козлом на одном окровавленном плече и вязанкой ощипанных уток – на другом. Жизнь вокруг, точь-в-точь суетливая крыса, бежала своим чередом. В шестой уже раз она подумала, что была права, наняв лимузин. А потом заметила, что они снова остановились, и посмотрела на часы.

– Я очень, очень опаздываю, – сказала она шоферу, который никак ей не ответил.

Тут как раз машины тронулись, будто наконец обратили на нее внимание. Лимузин медленно двинулся вперед, проехал почти полквартала, а потом встал снова. Теперь впереди вращались мигалки перекрывшего проезд тягача – его водитель тем временем обходил незаконно припаркованный «мерседес-бенц», заглядывая во все окна. Из кармана куртки он вынул стопку пластмассовых пластинок и просунул одну в щель под передней дверью «мерседеса», чтобы ее вскрыть, а полицейский тем временем махал машинам, чтобы проезжали, но при этом поднятой рукой задерживал лимузин.

Миссис Лейми наблюдала за их работой скептически. Ничего от них не уберечь. Даже полиция готова украсть вашу машину.

– Погудите, – велела миссис Лейми шоферу.

– Копу? – Он повернулся на нее и посмотрел.

– Просто погудите, молодой человек. До сих пор я была с вами терпелива, но это уже слишком. Погудите.

Шофер нагло прищурился.

– Шутки шутите, да? – спросил он.

– Я никогда не шучу, если я правильно поняла ваши слова. Уверяю вас, я совершенно серьезна. Погудите. Я наняла эту машину, и я этого требую.

– Почему бы вам не перебраться вперед и самим не погудеть, дамочка? Тогда и поговорите с копом. – Он повернулся к ней спиной. Открыв бардачок, он нашел пачку жвачки и, вскрыв ее, затолкал в рот две пластинки, после чего поерзал, устраиваясь поудобнее, и приготовился переждать тягач, пусть даже на это уйдет весь вечер.