От Агриппины, конечно, не ускользнуло, какое сильное впечатление произвел вошедший на сестрицу.

— Это, Адочка, мой сосед Игорь Иванович, — сказала она. — Игорь, познакомьтесь с моей сестрой. Адочка работает в партийных органах.

Велосипедов через силу улыбнулся. Где-то уже видел эту козлятину, подумал он.

— И что же, Игорь Иванович, вы тоже?… — Аделаида с легким смешком, будто о картишках или о дамочках, показала глазками на Гриппочкины бумажные небоскребы.

— Б-р-р, — ответил Велосипедов. Трепал некоторый ознобец.

— Нет, нет, Адочка, ничего опасного, Игорь Иванович… ну… ну просто пишет… просто пробы пера… — поспешила на помощь Агриппина и подмигнула Велосипедову в целях конспирации.

— Похвально, если просто пишете, — по-меценатски, но со значением сказала Аделаида Евлампиевна и встала. — Очень приятно было познакомиться. К сожалению, мне пора, у нас сегодня важнейшее мероприятие, встреча побратимов, шарикоподшипникового завода и театра имени Вахтангова. Вот, Гриппочка, твой билет на «Лебединое», встретимся, как всегда, у третьей колонны… — Она слегка замешкалась, еще раз взглянула на Велосипедова, и вдруг ее осенило — нужно познакомить этого юношу, который на перепутье, с другим настоящим советским юношей творческого направления. — А вы, Игорь Иванович, балетом не интересуетесь? Вот в четверг Саша Калашников танцует, есть билет, не хотите познакомиться?

— С восторгом, — промямлил Велосипедов. — Сколько я вам должен?

— Это бесплатно. Из наших фондов. Итак, до четверга! Сильно бухая гэдээровскими сапогами «на платформе»,

Аделаида Евлампиевна покинула сестрину квартиру, после чего Велосипедов облегченно вздохнул и отрезал себе райкомовского тортика.

— У вас что-нибудь есть? — конспиративным тоном спросила Агриппина Евлампиевна.

— Ноль, — признался Велосипедов и, не донеся сладчайшего кусочка до рта, с кислейшим выражением лица осмотрел тихомировские «небоскребы».

— Любопытно, Агриппина Евлампиевна, это что же, вот столько всего разного люди пишут?

— Вот пишут, видите, время даром не теряют, — гордо подтвердила Агриппина. — Вот, пожалуйста, на столе шесть башен — интереснейший роман с четырьмя перевоплощениями за пять тысяч лет. А вот на кровати раскидана распечатка хроники Тамбовского восстания, аутентичный текст «Против кровавой большевистской диктатуры», на подоконнике о преступлениях в биологической науке, на полу, на коврике, там — эротическая поэзия и разоблачение национальной политики на Кавказе, как раз про Адочкиного Мишу Сус… впрочем, вы не в курсе…

— А это не опасно, Агриппина Евлампиевна? — поинтересовался Велосипедов. Он как раз откусил тортика, и теперь его постепенно охватывала память то ли о нежном детстве, то ли о том, чего с ним самим никогда не было.

— Очень опасно! — воскликнула Агриппина с энтузиазмом. — Иногда по ночам от звука лифта просыпаюсь, дрожу… однако такое уж наше дело…

— А почему, Агриппина Евлампиевна, вы со мной так откровенны?

— Ну, вы же свой человек, Игорь Иванович!

— Позвольте, Агриппина Евлампиевна, я-то ведь как раз… некоторые склонны считать… Вы разве не в курсе?. Солженицын, Сахаров… Мое письмо Брежневу… помните? Вы были так любезны…

— Конечно, помню! Дерзкое, смелое письмо! Большой резонанс! Кажется, по «Немецкой волне»?

Велосипедов застонал, как от зубной боли, райкомовский тортик потерял свой сказочный вкус.