— Он и на театре торчит, — заметила Фенька. — Мы с ним немало обсудили театральных премьер, он поклонник Олега Еф…

— Негодяи! — вскричал я. — Пошли бы вы в жопу! Наглые бездельники! Среди вас я единственный, кто… — и, не договорив, я направился к дверям.

— Уходит! — как в греческой трагедии заломила руки Фенька. — Предатель! — и перешла на малотеатровскую скороговорочку — Получил от девушки удовольствие, поматросил и бросил, держите, люди добрые!

Я уходил. Она бросалась. Оскорбительная дурацкая сцена закрывания двери своим телом, псевдодраматического хватания руками, в то время как Валюта и Ванюша буквально агонизируют от хохота на грязном полу. Нет, невозможно больше терпеть идиотские шутки и паршивое высокомерие этих так называемых художников и поэтов, молодых бездельников, околачивающихся по Москве со справками о плоскостопии или психической неполноценности вместо службы в рядах вооруженных сил.

Все вскипело во мне заново. Меня-то как раз призывают на экспертизу — отечеству нужен мой зад, а между тем при помощи вороха, самума этих гнусных бумажек общество отказывает мне во всем, все утренние унижения всколыхнулись, довольно, довольно, и как еще у этой девки хватает наглости предлагать мне какой-то салат?

Так она поет, припрыгивает и хлопает в ладоши.

Между прочим, странная и довольно обнадеживающая привычка: после того, что она называет кинематографическим термином «трансфакация», Феньку обычно охватывает желание накормить партнера, то есть, надеюсь, именно меня. Бросается на кухню, что-то варганит, невероятное вдохновение, устоять трудно.

А тут вдруг оказалось, что салат для меня был приготовлен заранее, итак, я сдался.

— А ну, сваливайте, чуваки! — приказала она своим дружкам. — У нас с Велосипедовым начинается интим.

— Мы тоже жрать хотим, Фенька, — пожаловались ребята.

— Позже приходите, может, чего и останется, позже, чувачки, позже, летом, летом…

Может быть бесцеремонной. С чужими. Однако может быть и милой. С другом сердца. Как легко сервирует, будто ангел летает. Может быть даже опрятной. Какой она будет, в самом деле не скажешь, ведь девке всего двадцать.

Она поет, летая вокруг стола и предлагая мне ложечку прямо в рот, приседает в реверансе. Наконец устраивается напротив, поджав под себя ногу, подбородок на кулачок.

— Итак, что же случилось? Почему утром был такой хай?

— Знаешь основной закон диалектики? Количество унижений переходит в качество возмущений.

— Браво, Велосипедов!

— А может, просто Игорь?

Я повествую с горечью обо всех этих подлых извещениях и официальных ответах. Зачем они отвечают нам, маленьким людям государства? Уж лучше бы не отвечали, оставалась бы хотя бы надежда, которая впоследствии просто тихо бы отмирала.

— Неверно, — поправляет меня девка. В молчании государства всегда присутствует дракон.

— Это откуда? — интересуюсь я.

Она молчит, не ответствует, давая понять, что это как бы она сама сочинила, экспромт.

— Я заслужил в конце концов чего-то лучшего, — говорю я. — В самом деле чего-то более качественного. Обладаю опытом и трудолюбием как-никак. Даже ведь и воображением все же природа не обидела, есть и другие положительные качества…

— Есть! Есть! — с жаром подтверждает она, мой женский друг.

— Вокруг процветает блат, блатным все доступно, такова современная система перераспределения в противоречии с тем, что мы учили.