Гринька Шевтушенко, «сын полка» в лесах Украины! Бывало, отпускали его, шестнадцатилетнего ординарца, в одиночку в Винницу на ответственное задание. В мягкой шляпе, с полицейской ксивой в кармане. Гринька подшвартовывался на вокзальной площади к блядям-профессионалкам, приглашал погулять на даче с большим начальством, сажал дурочек в «Хорьх», увозил в темноту. Девчата, конечно, предвкушали штурмбаннфюреров, а их в лесу «народные мстители» ждали. Ни разу не прокололся Шевтушенко, всегда четко выполнял ответственное задание, за что и был удостоен высокой правительственной награды.

Вот как раз тройку лет назад, а именно в среду в 11.30, генерал Опекун проводил семинар с отъезжающими в братскую Сомали боевыми ракетчиками и на том семинаре опознал своего верного Гриньку в чине подполковника, там и обменялись телефонами — давай как-нибудь посидим, вспомним прошлое.

В самом деле, потеплело на душе…

— «Как живешь, подполковник? — Опекун не без удовольствия вспомнил длинную мосластую фигуру в мягкой шляпе с фрицевской сигаретой в углу рта.

— Полковник, товарищ генерал, — поправил полковник. Так как же жизнь молодая, полковник? — повторил свой вопрос Опекун.

— Похвастаться не могу, Григорий Михайлович. Сын у меня растет — настоящий враг.

— Антисоветчик?

— И не без этого. Однако я к тебе сейчас по другому поводу звоню. Друг у меня в беде, некто Велосипедов Игорь Иванович, 1943 года рождения.

— Велосипедов! — вскричал генерал Опекун, и даже не будет преувеличением сказать, что не вскричал, а взревел: чего-чего, но этого не ожидал от Гриньки Шевтушенко.

— Так точно, а с ним Гизатуллин Спартак Файзулович, одногодка. Вот мы сейчас тут трое стоим и все переживаем за эту пару молодых специалистов, просим смягчения приговора, освободи, батько. товарищей.

— Где это вы стоите? — спросил генерал Опекун.

— Возле гастронома у Сокола, Григорий Михайлович, стоим, голос Шевтушенко при этих словах как будто слегка повеселел.

— Кто это вы стоите? — спросил генерал.

— Лично стою я, полковник Шевтушенко, рядом со мной стоит майор милиции товарищ Орландо, также присутствует выдающийся советский кинорежиссер Саня Пешко-Пешковский. Все трое просим снисхождения к несправедливо осужденным. Поможешь, батько?

— Да конечно же помогу, — сказал генерал Опекун. Что с людьми делается в этом городе, подумал он. Просто сущий бедлам. Куда наша медицина смотрит?

— Не волнуйся; Гринька, разберемся, лично вникну. А ты бы зашел, Гринька, между делом, заходи без церемоний. Заходите, ребята, все трое заходите, поговорим, подымим, обо всем как следует поговорим, цэ дило трэба разжуваты, не забыл еще украинскую мову, и о сыне твоем поговорим в рамках задач современности, в общем милости просим, жду всех троих, пропуска будут заказаны.

Повесив трубку, генерал Опекун записал указанные три фамилии и перекинул листок Гжатскому — на компьютер!

— Я могу идти? — спросил капитан.

Опекун на него внимательно посмотрел. Он ему не нравился: новая формация, жилистые, пружинистые, хищная рыба-пиранья, да и только, дай таким руку, в мгновенье ока отгрызут по локоть. Поборов неприязнь, спросил отеческим тоном:

— Ну а ты-то сам, Женя, что думаешь об этом своем подопечном Велосипедове? Видишь, звонки-то какие — из Фрунзенского райкома, из Министерства обороны… обстановка усложняется… Лично у тебя есть какие-нибудь идеи?

Уж не хочет ли старая лошадь на меня отлягнуть всю эту бредовину, подумал капитан Гжатский. Ведь не может же быть, чтобы он позабыл про историческую резолюцию, про «разобраться».