— Да, Клейн, все, что ты говорил об этой дамочке, — чистая правда.

— С вас тост, Девлин, — потребовал Уилсон.

Вслед за одобрительными восклицаниями воцарилось молчание. Голова Девлин уже немного кружилась от алкоголя. Девушка с расстояния трех сантиметров взглянула на Клейна, и он ободрил ее кивком; взгляд Рея непрерывно шарил по ее лицу. Затем она взглянула на торжественно ждущего ее слов Коули, на подмигнувшего ей Уилсона и на тихо стоявшего у дверей Галиндеса. Обведя всех глазами, она посмотрела на Винни Лопеса, который, сберегая силы, сидел на стуле и с мальчишеским обожанием смотрел на старших корешей. Кожа парня походила на пергамент, а над ключицами и ребрами почти просвечивала.

— Я хочу выпить за Винни, — сказала она.

Лицо Лопеса исказилось от притворного ужаса.

— Ты че, подруга! — Он не без труда поднялся на ноги. — Так не пойдет! Ты не можешь извести свой тост на паршивого подонка!

В комнате укоряюще зароптали.

— Ты прав, — согласилась Девлин. — Ты — подонок.

Винни, покачиваясь на слабых ногах, неуверенно оглянулся на Клейна, ища разъяснений. Девлин вывернулась из рук Клейна, потому что то, что она хотела сказать, невозможно было говорить, прикасаясь к нему. Набрав в грудь воздуха, она обратилась к Винни.

— Ты дерьмовый подонок, прогадивший свою жизнь ни за грош, — продолжала она. — Но этот человек вернулся к тебе, когда делать этого не стоило.

Она ткнула пальцем в Клейна, не глядя на него.

— Он и сам не знает почему. Но что-то в нем знает, и я тоже. Он сделал это потому…

Ее голос сорвался, и она выдержала паузу. Все молча ждали продолжения. Девлин собралась с силами и заговорила:

— Потому что только в том случае, если жизнь самого паршивого подонка представляется нам бесценной, наша собственная жизнь чего-то стоит.

Она снова почувствовала руку Клейна вокруг своего бедра, он осторожно потянул ее к себе, но она по-прежнему смотрела мимо.

— Так что я предлагаю выпить за Винни Лопеса. И за всех вас, несчастных подонков.

В воздухе повисло напряженное молчание, и Девлин решила, что сморозила нечто чрезвычайно неуместное. Но тут Галиндес поднял свой стакан и произнес:

— За подонков!

— За подонков! — дрожащим от избытка чувств голосом подхватил Коули.

— За подонков, — согласился Уилсон.

Клейн звякнул своей посудиной о стакан Девлин:

— За подонков.

Стаканы дружно столкнулись, все выпили и замолчали, погрузившись в свои собственные мысли.

Затем Лопес воскликнул:

— Эй, пидоры, тост был не только за всяких подонков, но и за меня!

Молчание взорвалось веселым смехом и шуточками.

— Она-то, может, и на самом деле такая дура, чтобы изводить на тебя тост, но мы-то нет!

— Дурак ты, Коули, и уши у тебя холодные!..

Девлин почувствовала, как губы Клейна прикоснулись к ее уху.

— Люблю тебя, — шепнул он.

Не успела она взглянуть на Рея, как из палаты раздался оглушительный треск и глухой взрыв. Зазвенело летящее на пол стекло. Галиндес вылетел в дверь. Уилсон схватил за горлышко бутылку из-под самогона. Клейн чмокнул Девлин в щеку и вылетел вслед за боксером. Девлин побежала за ними.

Деревянная дверь сотрясалась, будто что-то колотило в нее с другой стороны. Девлин увидела танцующее на полу пламя; затем раздался второй взрыв и вспышка, а сразу за ним — третий. Прежде чем она успела вбежать в палату, большое пузо Коули толкнуло ее сзади, направляя в сторону ведущей наверх лестницы.

— Беги!

Коули нырнул в огонь, бушевавший теперь прямо в дверях палаты.