В блоке стояла мертвая тишина, нарушаемая только топотом охранников, тащивших Уилсона по лестнице, да кашлем и хлюпанием Диксона, ворочавшегося в камере. Хоббс присмотрелся к зэкам: те притихли, явно мучаясь от безнадежности и стыда. Охранники подтащили Уилсона к возвышению, где стоял Хоббс, и отпустили его руки. Боксер сперва покачнулся и чуть не упал, но затем выпрямился и, не мигая, уставился на Хоббса.

Тот отвернулся и в первый раз за все это время обратил внимание на ударивший его темный предмет. Это оказался разломившийся от удара надвое кусок человеческого дерьма. Хоббс наклонился и поднял половину побольше, взяв большим и указательным пальцами. Чуть выпрямившись, он замер, коротко взглянув боксеру в глаза. Тот все понял, но был не в силах что-либо предпринять. Хоббс выпрямился и, подняв кусок дерьма над головой, показал его всем заключенным. С ярусов донеслось бормотание. Дав всем возможность хорошенько рассмотреть зажатый в его пальцах предмет, Хоббс шагнул к микрофону:

— Это то, что вы есть на самом деле…

Всеобщее внимание было приковано к нему. Начальник не торопясь, с выражением удовлетворения на лице, положил кусок дерьма на ладонь и спокойно раздавил в кулаке.

Высокая стеклянная крыша отразила вырвавшийся из пяти сотен глоток вздох отвращения и возглас: „О Господи!..“ Хоббс отвернулся от ярусов и посмотрел вниз, на Уилсона. Тот облизнул окровавленные губы и, проглотив слюну, поинтересовался:

— Вы соображаете, что творите?

Хоббс выдержал взгляд темных глаз боксера в течение целых десяти секунд. Негр был слишком интеллигентен для того, чтобы остаться в блоке… Хоббс не мог позволить поставить под удар весь свой план. Это было не совсем справедливо, но необходимо: Уилсону придется отправиться в карцер. Хоббс кивнул Клетусу:

— В карцер его.

Охранники вцепились в Уилсона и поволокли его к задним воротам, выходящим во двор тюрьмы. Его товарищи следили за происходящим в полном молчании. Хоббс вернулся к микрофону:

— А теперь расходитесь по камерам. Работа, прогулки и посещения отменяются на неопределенный срок. Одним словом — полная изоляция…

В вакууме, установившемся после ухода Уилсона, заключенные приняли приговор почти безмолвно.

— И поскольку у вас теперь для размышления целых двадцать четыре часа в сутки, подумайте вот над чем. — Хоббс поднял повыше свою перемазанную руку и открыл ладонь. — Я могу отмыть это за тридцать секунд. А вот вы останетесь нигерами на всю оставшуюся жизнь.

С этими словами Хоббс повернулся на каблуках, спустился с возвышения и прошел во двор.

Выйдя на свежий воздух, начальник обнаружил, что его сердце бешено колотится наперегонки с дыханием. Первая часть плана прошла немного лучше, чем можно было ожидать. Достав платок, Хоббс, чувствуя на себе взгляд Билла Клетуса, вытер ладонь. У капитана было чутье, и он лучше всех знал, как надо управлять тюрьмой, — исключая, конечно, самого Хоббса. Но ему недоставало интеллекта начальника и его силы воли.

Хоббс поднял глаза к небу и, убедившись, что солнце печет вовсю, перевел взгляд на Клетуса.

— С завтрашнего дня, — распорядился он, — систему кондиционирования воздуха в блоке „B“ отключить.

Клетус моргнул:

— А как насчет полной изоляции?

— Я же сказал — на неопределенное время.

— Дело может закончиться большой кровью, — предупредил капитан.

Хоббсу было прекрасно известно, что Клетус почти удваивал свою зарплату, принимая мзду от Невилла Эгри — главаря шайки „пожизненников“ из блока „D“.