|
По всем приметам она убежденная лесбиянка. С другой стороны, заядлая болельщица и единственная из всех знакомых ему женщин, которые заключали пари и азартно спорили о голах и очках. Насколько Клейн слышал, слабость к гольфу, футболу и боксу никогда не была свойственна лесбиянкам. Правда, спорт нельзя назвать сильной стороной и самого Клейна: он никогда не блистал в школьных командах, и самым ярким воспоминанием об уроках физкультуры был образ отягощенного пивным брюхом тренера, гонявшего мальчишек вокруг футбольного поля и время от времени вопившего: „Пошевеливайтесь, вьетконговцы уже сели вам на хвост!“ Неизменные неудачи преследовали Клейна в подобного рода начинаниях, сопровождавшие их унижения и насмешки и послужили, по мнению Рея, причиной его несколько эксцентричной любви к каратэ. Но ведь каратэ — это, в общем, не спорт. Насколько Клейн знал, все эти школьные футбольные герои отрастили изрядные брюха и обзавелись визгливыми детишками и нежеланными женами — ублюдки, одним словом. А вот он, могучий Клейн, воин „шотокана“, шел к более высоким целям. И сидит сейчас в гнусной тюряге…
Какого хрена, спросил он себя, нашла Девлин в таком придурке, как он? В таком потасканном подонке и осужденном насильнике? Да, унизительно, но факт: Клейн боится свободы… Впервые с тех пор, как Клейн бросил курить, ему отчаянно захотелось затянуться. Внезапно перед ним выросла массивная туша Эрла Коули с охапкой простынь и наволочек. Негр кисло посмотрел на врача: — Там тебя Девлин ждет в кабинете. — А я и не знал, что она сегодня придет, — удивился Клейн. — Это сюрприз. Говорит, что хочет показать тебе нечто выдающееся. Свою письку, наверное; по-моему, у этой сучки началась течка. Слова Коули покоробили его. С самых первых дней появления Девлин в лазарете язык Коули стал еще грязнее. Клейн никогда раньше не задумывался над причинами этого. Да в этом и не было нужды: видно, Девлин просто постоянно напоминал Коули, кем был когда-то Клейн и кто сейчас она: белый человек с будущим. Сегодня будущее обозначилось и для Клейна, что Коули легко прочитал на его лице. Когда Клейн только-только начинал работать здесь, Коули сразу посоветовал ему никогда не заводить в „Речке“ друзей. Дружба была роскошью, а роскошь влечет за собой мучения, рано или поздно все равно придется расстаться. Сейчас боль светилась в желтых глазах Коули. Негр прошел мимо Клейна и ступил на лестницу. — Лягуша! — окликнул его Клейн. Коули остановился, но не обернулся. Клейн колебался: ему казалось, что сейчас он вгонит в эту широченную спинищу острый нож. Он сглотнул. — Они отпускают меня, — сказал он. — Завтра в полдень. Коули так и не обернулся; его массивные плечи медленно приподнялись и снова упали. — Только не жди от меня поздравлений. — Я и не жду, — ответил Клейн. Повисло неловкое молчание. Затем Коули взглянул через плечо; его голос подрагивал: — Парни привыкли платить мне за работу. У меня здесь работа халявная. А за эти дни одно мытье полов обошлось мне в три упаковки валиума. — Я заплатил тебе, Лягуша, — сказал Клейн. Коули моргнул и покачал головой: — Может, ты заплатил мне даже слишком много. У Клейна сжалось сердце: ему очень хотелось сказать негру прямо здесь, сейчас, многое, что он знал, но никогда не произносил вслух: слушай, парень, ты — терапевт от Бога! Да я горжусь тем, что хожу с тобой по одной земле! Ты великий человек и великий лекарь. И великий друг… Мне страшно жаль, что ты не выйдешь завтра отсюда вместе со мной, но я ничего не могу поделать. И мне очень жаль, мать твою растак, что ты мой самый близкий друг, и с этим я тоже ничего не могу поделать; а если бы и мог, то не стал бы, даже если тебе это не нравится. |
